Любимый ястреб дома Аббаса

А через день после этого разговора: суета, перестук копыт, многоцветье развевающихся тканей (хотя по большей части все-таки черных); сухой запах пыльной земли, взрываемой копытами. Великое событие: охота в окрестных полях. Зияд ибн Салех, сосредоточенный, озабоченный, с типичным для своего народа смуглым лицом и свежевыкрашенной в красное бородой, дает мне наставления на довольно дрянном иранском:

— Повелитель Мерва может позвать вас на разговор. Наверное, после самой охоты. А может и не позвать. Но не сомневайтесь, он давно уже хотел с вами побеседовать. Так, вы дичь брать сегодня собираетесь?

Я показал пустые руки.

И отлично, — с облегчением вздохнул Зияд. — Меньше забот. Тогда просто скачите, в толпе или отдельно, можете загонять дичь для других — и для повелителя. Первая лань — его. Потом — убивает кто угодно, все ваше.

Первая лань — его? Это что — ритуал охоты царя царей? — заинтересовался я.

— Да что вы, Маниах… Хотя постепенно к этому все и идет. А объясните мне лучше, на что охотятся в Самарканде? Про ваш город рассказывают чудеса… Клянусь богом, если бы хоть раз побывать там…

Но тут Абу Муслим собственной персоной бросил на Зияда взгляд издалека и крикнул что-то типа «с кем сговариваемся?» — и мой краснобородый собеседник приобрел цвет зеленой оливки, бросаясь к нетерпеливо гарцующему коню мервского барса.

Тем временем кто-то из иранских принцев приблизился и с любезной улыбкой вгляделся мне в лицо:

— Глава дома Маниахов, как я слышал? Здесь?

— Тут есть люди из старых семейств, так что почему бы и главе дома Маниахов не поохотиться вместе с ними, — ответил я, доставив истинное удовольствие этому горбоносому человеку, явно испытывавшему неловкость в столь странной кавалькаде. — Вы лучше мне скажите, как его зовут и откуда он родом, — поинтересовался я, следя глазами за понесшимся куда-то полководцем — его локоны струились сзади, как знамя. — Он хотя бы иранец?

— А никто не знает, — отозвался принц. — Родом вроде бы из Исфахана. А какого народа… Ведь бывший раб все-таки. У них, сами знаете, это бывает трудно определить. Лет ему то ли двадцать, то ли двадцать два. И как его на самом деле зовут — тоже непонятно. Читать не умеет. Но, с другой стороны, какая нам с вами разница?

Мы постояли чуть-чуть бок о бок, задумчиво наблюдая за Абу Муслимом, будто за выставленным на продажу жеребцом.

— Вот и мне бывает трудно понять, кто тут есть кто. И кто из какого народа уже и дома, в Самарканде. А ведь у нас все это безобразие длится меньше сорока лет. И что, уважаемый сосед, вы думаете, что Иран возродится, станет таким же, как был до завоевания? Хотя прошло сто лет?

Тут мой собеседник выпрямился и взглянул на меня чуть сверху, отчеканив:

— Да хоть через двести. Мы все вернем.

Я приготовился выслушать неизбежные разговоры о «пожирателях ящериц» и о том, кто научил этих завоевателей есть, кроме ящериц, рис и носить штаны — но, к счастью, обошлось. Вместо этого мой достойный собеседник, чтобы смягчить сказанное, пригласил меня в любое удобное время в свой замок в дне пути отсюда. А я его — в Самарканд.

Тут охотников начали выстраивать по рангу. Как я заметил, в этом строю было что-то слишком много людей с излишне серьезными, чуть нахмуренными лицами — и держались они от полководца на отдалении.

Но это было не все. Не только люди, но и кони старались не приближаться к скакуну Абу Муслима — серебристому дамассцу сверхъестественной красоты. Они крутили головами, пятились и грызли уздечки. А тут еще и мой собственный иранец чуть не встал на дыбы и отказался подъезжать ближе.

Причины этого странного явления выяснились очень скоро — когда хрипло затрубили длинные трубы и началась сама по себе охота.

Конь юноши несся по безводной земле в одиночестве, выбрасывая похожие на камни ошметки земли, падавшие с сухим шуршанием. У кустарника махали флагами загонщики. Все прочие держались на расстоянии не меньше десятка лошадиных корпусов.

Как и следовало ожидать, с такой тактикой первая лань была немедленно упущена. Но вот из-под ветвей справа вынеслась новая бежевая, цвета земли, стрела. Хоть одна группа людей, которые должны были бы понимать, что следует делать, — знающие толк в охоте принцы Ирана могли бы рассыпаться цепью и не дать дичи уйти. В одиночку же полководец мог бы сколько угодно гоняться за животным, в отчаянии нагнувшим рогатую голову и летящим широким зигзагом вперед.

Я покрутил головой и пошел за главным охотником след в след. А затем криком «ха» и плавным движением узды я направил несущегося Шабдиза чуть левее, увидев, что все мы — лань, Абу Муслим и я — скачем прямо на складку земли, похожую на берег небольшой реки.

Лань могла, конечно, вскарабкаться наискосок и вверх по этому склону и уйти от нас навсегда — но против этого говорила ее скорость. И когда она начала различать топот копыт моего Шабдиза слева от себя, то сделала единственное, что ей оставалось — резко свернула направо и стремительно пошла вдоль преградившего ей дорогу земляного гребня.