Любимый ястреб дома Аббаса

Это, конечно, была простая музыка для ресторана, то веселая, то грустная. Но от веселых ее песен в горле вскипали слезы, а от грустных душа улыбалась мудрой улыбкой.

– А угадайте, Маниах, как она выглядит? – блеснув глазами, спросил Бармак, наблюдая за моими попытками все-таки вытянуть шею и покрутить головой.

– Не девочка, – мгновенно отозвался я. – Лет, может быть, даже тридцать. Очень высокая, с длинной, как бы изломанной фигурой, гордая, уверенная в себе. Лицо… светлые волосы, уложенные волной. Может быть, этот, знаете, большой иранский нос, как у хищной птицы, – но такой, что захватывает дыхание. Чересчур широкий рот. Значительное, гордое лицо, от которого трудно оторваться.

Голос стих, а Бармак тонко улыбнулся.

– Да, мой дружочек, описание ваше совсем не плохо… Гордая, уверенная в себе? Знаете, эта женщина год за годом пела по вечерам в ресторане – этом и других. За еду и за то, что дадут ей посетители. В особой гордости замечена тогда не была. А потом… она начала собирать у старух песни былых лет. Музыка двора сасанидских владык. Песни о проигранных век назад битвах и о давно умерших влюбленных. И вдруг, Маниах, – вдруг, совсем недавно, что-то случилось. На нее полился золотой дождь. Люди из других городов едут послушать ее. Оказалось, что вот эти старые песни – они то самое, что им надо. Что за народ эти иранцы! Десять с лишним десятилетий с тех пор, как вот там, на берегу реки, убили последнего их владыку – а они не забывают то время, они плачут о нем. И никогда не забудут.

Тут он повернулся к возникшей у него под боком маленькой толстой старушке, как будто слепленной кое-как из нескольких глиняных комков, полез под складки кремового муслина за кошельком, вытащил – не серебряный дирхем, а маленький, сверкнувший золотом динар дома Омейядов. Старушка, однако, на монету взглянула с недовольством.

– Да, Маниах, – продолжал он, рассматривая этот динар и вкладывая его, наконец, в протянутую пухлую руку, – вам повезло. Вы услышали великую женщину. Не старайтесь запомнить ее имя – мы называем ее Роза Ирана. Она греет наши души. Вот только до денег жадновата.

Тут он достал второй динар и со вздохом вложил его в руки замершей рядом старушки, неодобрительно посмотрев на нее снизу вверх.

Роза Ирана расплылась в счастливой улыбке, часть которой досталась мне, и проворно засеменила от нас по аллее.

– Бог иногда вкладывает душу не в то тело, что следовало бы, – завершил Бармак.

Сладкая грусть, вызванная музыкой и переполненными желудками, повисла над двором. Метнулись черные скобки ласточек в предзакатной бирюзе между кипарисами. «Цви, цви», – сказали они со своей высоты.

– Ах, как хорошо, – сказал удовлетворенный Бармак, пропуская через кулак снежную бородку. – Эта апельсиновая корочка в молоке и шафране – как нигде в мире… А знаете ли, – тут он чуть прихлопнул ладонью колено, – достойный вечер надо достойно закончить. Мальчики, я помню, вам неинтересны – значит, пара девочек лет шестнадцати-семнадцати будет в самый раз. Погладить ее по пухлой попке – кто знает, вдруг из этого выйдет что-то хорошее? Соглашайтесь, Маниах.

Он уже начал произносить слова «конечно, плачу сегодня я», как увидел что-то в моих глазах, и лицо его на мгновение стало неподвижным.

– Нет, это становится просто интересным, – другим голосом сказал он. – Что я вижу? Владелец самого громадного торгового дома Согда сидит, изображая из себя дапирпата, под стеной мервского замка, – ну, это выглядит естественно, поскольку имя этого человека все-таки Маниах. Который прибыл по этому поводу аж из Поднебесной империи. Я, знаете, даже не очень удивился, потому что момент сейчас как раз для… И мы можем не поражаться поэтому вашей весьма скромной черной одежде, которую вы носите, не меняя. Она очень уместна для того, что вы делаете. Но вот что интересно: как только я произношу слово «деньги», владелец торгового дома реагирует на это слово как-то чрезвычайно нервно. Вы заболели скупостью, Маниах? С очень богатыми людьми это случается. Но я сейчас каждый день общаюсь с таким больным… (тут он усмехнулся в бородку, а я попытался представить себе, о ком же речь)… и он ведет себя несколько по-иному. При слове «деньги» тот человек как бы чуточку., э-э-э… мрачнеет, а потом начинает долго и тщательно выяснять, о каких деньгах речь и на что их предполагается потратить. Может быть, семья каким-то образом лишила вас вашего законного богатства? Но как же тогда быть с вашей славой коммерческого гения Поднебесной империи? И почему вы, даже допустим, лишившись связи со своим знаменитым торговым домом, перебрались в самое неспокойное место в мире – в Мерв, да еше и в эту крепость? Не получается. Нет, Маниах, вы просто должны удовлетворить мое старческое любопытство. В вашей жизни происходит что-то чрезвычайно интересное – а я ничего об этом не знаю. Как же так?