Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Атака на Теклинский лес должна была начаться на следующий день, 15 января 1944 года. Офицеры до темноты должны были разведать позиции для начала атаки. Мы проследовали несколько километров по большой дороге, ведущей в Черкассы, затем свернули влево. По ухабистой дороге мы дошли до одной высотки, откуда была видна вся окружающая местность. Обширные снежные поля поднимались к лесу, постепенно расширявшемуся к востоку.

Каждый командир получил задачу, сверил карты и сориентировался. Спускались сумерки. Лес уже представлял собой только одно большое фиолетовое покрывало. Мы с тревогой смотрели на эти снежные поля, голубые овраги, через которые ночью наши люди пойдут до этого леса, где, по словам немцев, уцелевших в бесплодных контратаках, были исключительно сильно укрепленные позиции врага.

Нас должна была поддерживать дивизионная артиллерия, расположенная в полном комплекте на западных высотах.

За несколько дней до этого я стал офицером по особым поручениям командира нашей бригады. Вместе с ним в три часа ночи мы встретились с генералом Гилле. Мы устроились в небольшом командном пункте с телефонной связью с каждой ротой.

Эти роты уже с часа ночи, как волки, проскользнули по оврагам, чтобы занять боевые позиции для атаки. Широкие белые сани, как у финнов, бесшумно подвозили боеприпасы по глубокому снегу степи. Через каждые четверть часа на другом конце провода почти неразличимые голоса командиров рот докладывали о ходе продвижения.

* * *

В четыре часа утра артиллерийский потоп обрушился на край леса. Пушки «Викинга» были старые. Они уже прошли полтора года русской кампании без ремонта. Надо было каким-то математически сказочным чудом регулировать стрельбу. Но эти залпы оказались на удивление точными: четыре тысячи снарядов обрушились на врага, размолотили траншеи и окопы с неслыханной мощью.

Наши солдаты, пригнувшись под этой волшебной стальной крышей, широко открыв глаза, со звоном в ушах бросились в атаку точно в тот момент, когда артиллерия вступила в бой.

Моя бывшая рота, третья, бросилась в рукопашную с такой яростью, что потеряла связь, оторвавшись от бригады. После неимоверного взлета на крутые и голые, как скалы, высоты, на которых русские, несмотря на обстрел артиллерии, отчаянно сопротивлялись, они овладели ими.

Особенно яростно, как сумасшедшие, с воем, дрались молодые женщины — солдаты. Наши солдаты не привыкли убивать женщин. К тому же эти женщины были красивые. Особенно одна, с красивыми веснушками на лице, дралась как львица. Одна ее маленькая грудь в пылу боя выскочила из гимнастерки. Она так и погибла. Веснушки блестели на ее лице, как цветы зимнего вереска, и грудь, маленькая и ледяная, слегка поблескивала в лучах утреннего солнца. После боя мы засыпали эту женщину снегом, чтобы облегчить тяжесть смерти на ее теле.

После захвата этих сильно укрепленных позиций третья рота сразу же бросилась в атаку на другие блиндажи и укрепления в лесу, представлявшие собой эшелонированную оборону глубиной в четыре километра.

Преодолев один километр, потрепанная рота с трудом зацепилась на отвоеванной территории. Но напрасно ждала она остальную часть бригады с правого крыла.

Другим ротам пришлось очень худо. С большим трудом им удалось углубиться на пятьсот метров вглубь холмистого леса. Бой был жестоким. Артиллерия «Викингов» поддерживала их и прижимала красных на холмах под деревьями.

Вот тогда в бой вступила артиллерия Советов. У них в восточной части леса находились артиллерийские установки залпового огня — катюши. За одну минуту они накрыли целый сектор ужасным градом снарядов. За один час мы потеряли сто двадцать пять солдат убитыми и ранеными.

С командного пункта мы видели, как наши маленькие сани спускались по снежному склону, увозя раненых. Санчасть роты была забитой. Десятки несчастных людей, лежа на снегу, дрожа от холода, полуголые, с замерзшей от мороза кровью мучительно ждали своей очереди, пока санитары беспрерывно возили свои окровавленные сани к лесу.

* * *

Русская контратака отбросила нашу бригаду. Только третья рота осталась, зацепившись на своих высотках, отрезанная от всех.

Мы бросились с командиром, чтобы остановить отступление, но солдаты давили так сильно… Мы увидели, что за исключением третьей роты вся бригада вот-вот будет выброшена из леса в голые поля, где поражение приняло бы характер бойни.

В пять часов вечера положение немного стабилизировалось, оставаясь тем не менее трагическим: лес не был захвачен нами; бригада была лишь на двести метров от края леса; третья рота была потеряна. Мы даже точно не знали, где она находилась. С часу на час она могла быть уничтожена.

В одной избе в лощине мы провели импровизированный военный совет. Все с тяжелым сердцем качали головой, — отступать. Генерал Гилле по своей привычке минут десять не говорил ни слова. У него был суровый взгляд, плотно сжатые челюсти, резко выступающие скулы. Он поднял голову, встал в полный рост:

— Атаку продолжаем, — просто сказал он. Он прямо посмотрел на нас, без тени улыбки:

— И вы захватите лес, — добавил он.

* * *