Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Я получил третье боевое задание: взорвать железнодорожное полотно Плескау — Дерпт. Это было еще одно новое ремесло, которому надо было научиться. В помощь мне дали одного молодого смелого немецкого офицера и горстку решительных саперов. Они минировали дорогу на площади десять на десять метров и затем ждали моего приказа. И тогда взрывали двести метров или пять метров полотна.

Я мог пожертвовать рельсами только в самом крайнем случае. Командование в Дерпте сохранило надежду броситься однажды в контратаку, поэтому я должен был ждать последней секунды, иначе красные завладеют нетронутыми рельсами.

Эти взрывы один за другим, особенно ночью, были впечатляющими. За несколько дней я взорвал мосты, железнодорожные переезды, рельсы в пересечении путей и перекрестки рельс, так что до последних моих дней у меня от этого гудит голова.

Но надо было выиграть время. Постоянная короткая фраза на том конце телефона: «Выиграть время». Выиграть время, жертвуя всем, увы, и человеческими жизнями без счета.

В десяти километрах позади нас население Дерпта заканчивало строительство большого оборонного пояса, уже почти готового. Но мне стало не по себе, когда, проходя по этому рубежу, я видел орды защитников, толкаемых в эти черные траншеи: батальоны лесничих, полицейских, самых невероятных гражданских лиц, мобилизованных посредством желтой повязки и старой французской винтовки времен Наполеона III.

Мы испытывали огромный натиск русских войск. Когда же нам на помощь прибудут серьезные военные части, настоящие дивизии?

Советские танки боялись наших пушек. Наши орудия стреляли точно, перекресток держался упорно.

Я больше находился в Камбье, так как нашим людям там приходилось нелегко. Мы занимали высоты на северном выходе из деревни. Там мы испытывали сильнейшие удары катюш, но наши бойцы не позволяли сломить себя. Их пулеметы располагались на выгодных позициях. Наши минометы, замаскированные в копнах, тоже делали солидную работу.

Дух солдат был на высоте. Я награждал самых достойных раненых прямо на земле, куда они падали, задетые разрывными пулями, причинявшими страшные раны, не мешавшие им при этом шутить и затягиваться сигаретой, которую друзья вставляли им в рот, окаймленный розовой кровью.

Эти парни были непобедимы. Повсюду, где их ставили, русский останавливался. Я был поражен, взволнован их простой и улыбчивой веселостью, бравурной, потому что их слова были такими смешными, так это было скромно, чтобы посмеяться над самими собой в момент проявления высокого героизма. Надо было остановить русских. Они их остановили. 21 августа противник не продвинулся вперед. 22 августа — то же самое. 22 августа в полдень, когда наших солдат сменили, русские не смогли продвинуться более, чем на десять километров к северу от Камбьи. Им даже пришлось оставить деревню, которую расстреливали наши минометы и немецкая артиллерия, переданная под мое командование.

* * *

Сто пятьдесят новобранцев, оставленных нами для обучения близ Тойлы, прибыли на базу. Я получил приказ усилить ими мою часть. Мы встретились в населенном пункте Мария-Магдалина.

Теоретически неделя должна была быть посвящена перегруппировке и формированию части. Но едва мы оставили центральный сектор, как правый фланг немцев на западе был атакован. Русские прорвались и отрезали дорогу Рига — Дерпт. Наша батарея не успела даже сняться с позиций в сторону Марии-Магдалины.

Мне уже приказывали послать ее в критическое место. В тот же вечер наши пушки встали на позиции на входе в населенный пункт со странным названием Ныо.

После ужина я отправился на КП к генералу Вагнеру. У него были ужасно воспаленные глаза. Он беспрерывно бросал свою легкую артиллерию на второстепенные направления, занятые наступающим противником. У него, можно сказать, не было подходящей пехоты, но он был завален тысячами эстонцев всякого сорта, посылаемых ему скопом, ошалелых, в шляпах с перьями или расширяющимися кверху, вооруженных охотничьими ружьями или берданками-самострелами, с сильным желанием удрать.

— Большое говно! Большое говно! — неустанно кричал генерал.

— Большое говно! — убежденно твердил начальник штаба.

— Большое говно! — утвердительно повторял ординарец, приносивший нам бутерброды.

У меня складывалось впечатление, что мои спутники надолго не задержатся в Марии-Магдалине.

Той же ночью я хотел отправиться по дороге на Ригу, чтобы посмотреть в Ныо мою артиллерийскую прислугу. Но по случаю того, что меня упомянули в сводке, генерал Вагнер только что получил телеграмму от Гиммлера, предупредившего его, что тот отвечает за мою жизнь. Он воспользовался этим приказом, чтобы формально запретить мне ночной рейд, который я собирался совершить. Я сделал вид, что подчинился. Но то, что действовало для ночи, не являлось обязательным для дня.