Читаем Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС полностью

Но самое худшее — это был гололед. Под талой водой простирался ужасный ледяной каток. То и дело кто-нибудь скользил и падал. Как и другие, я тоже плюхнулся со своим пулеметом, потом еще раз опрокинулся уже на спину, сполна глотнув водной дороги. Мы промокли до нитки.

Мы барахтались в таком потопе и в такой тьме, что перешли речку Самару, пробираясь поверх льда, растянувшись в ширину на двадцать пять метров, и ни один солдат не заметил, что он пересек водную преграду, реку! К половине второго ночи мы наконец подошли к колхозу. С десяток крупных дохлых лошадей лежали на сугробах подтаявшего снега. Не было видно ни одного обитаемого места, кроме трех конюшен, совсем маленьких и забитых навозом.

* * *

Человек сорок из нас вошли в одну из них. Из обломков ларя для отрубей мы разожгли костер. Когда он разгорелся, я поспешил подвесить на палке над пламенем мои кальсоны и рубашку. С моей привычной неловкостью я сделал это так хорошо, что мое белье внезапно вспыхнуло, великолепно осветив конюшню. До конца зимнего наступления мне пришлось воевать в одной гимнастерке и в старых потертых штанах.

Запах навоза был нашей единственной пищей до следующего вечера. Колхоз этот был довольно мрачный. Обследуя насыпь, спускавшуюся к Самаре, я увидел тело на таявшем снегу. Я спустился, и ужас охватил меня, когда я увидел молодого немца, которому красные с особым садизмом отпилили обе ноги на уровне колен. Операция была выполнена, несомненно, профессионалом с помощью пилы дровосека. Этот несчастный немец входил в состав разведгруппы, исчезнувшей два дня назад. Было видно, что после расправы он еще полз метров пятнадцать с той отчаянной волей молодых, которые не хотят умирать…

* * *

Мороз ударил вновь так же внезапно, как и оттепель. За одну ночь температура опустилась до двадцати градусов ниже нуля. На следующий день Самара вновь замерзла. Дорога вдоль долины превратилась в ужасный каток.

Трупы русских, плававшие в воде два дня назад, теперь вмерзли в лед, из которого торчали то чья-то рука, то сапог, то голова…

Проезжавшие сани понемногу выравнивали эти препятствия, состругивая носы, щеки, торчавшие как опилки изо льда. Через несколько дней все было выровнено: только полуруки-полулица просматривались на уровне льда, как чудовищные рыбы у стекол аквариума.

Как только лед стал достаточно прочным, мы продолжили путь.

Русская авиация сурово расстреливала нас. Через два километра мы были уже вблизи Самары. Форсирование проходило медленно. И вот тогда на нас с яростью ос набросилась эскадрилья советских самолетов.

Они пикировали, разворачивались, возвращались. Я бросился с несколькими парнями вперед, чтобы освободить здоровый фургон с боеприпасами, застрявший на дороге и представлявший отличную мишень, которая могла взлететь на воздух в любую минуту. Я толкал его изо всех сил, чтобы оттащить его в укрытое место.

Самолеты снова спикировали на нас. Машина покачнулась и задела меня. Я ничего не успел увидеть и очнулся только через полчаса в какой-то избе. Мои глаза различали лишь кружение каких-то сиреневых кругов, похожих на орхидеи.

У меня было два перелома левой ступни. Я понял, что меня хотят отправить в госпиталь. Эта мысль окончательно привела меня в чувство. У санитаров, что вытащили меня с поля боя, была лошадь и узкие сани. Меня положили сверху. И через мертвецов, ставших инкрустациями во льдах, я погнал лошадь в восточном направлении.

Час спустя я добрался до моих товарищей. Вместе с ними на носилках из трех досок я добрался до Ново-Андреевской. Русские самолеты по-прежнему донимали нас. У нас был один убитый и много раненых. Но к вечеру легион уже расположился в деревне.

* * *

Надо было двигаться дальше.

Моя ступня была похожа на голову черного теленка. Один из моих товарищей нашел в снегу огромный валяный сапог, какие танкисты обувают на свои обычные башмаки. И это был как раз левый сапог. Мне засунули в него ногу, превосходно там уместившуюся, и, снова положенный на мои санки, я продолжил путь с моей ротой.

В третий раз мы должны были перейти по льду извилистой Самары. Советские самолеты уже вычислили нас и начали охоту. Когда мы пересекали замерзшую речку, они расстреливали нас, затем бросили три большие бомбы. Они были сброшены с такой малой высоты, что не успели стабилизироваться, принять вертикаль, и покатились нам под ноги, как три огромные серые собаки.

Мы поднялись на крутой берег, потеряв несколько бойцов.

Нам нужно было занять господствующие высоты над долиной, которые продолжали линию водных путей региона. Тот, кто контролировал плато, — контролировал нижнее течение Самары. Мы достигли этих высот к одиннадцати часам утра семнадцатого февраля.

Деревенские избы стояли по обеим сторонам ледяных прудов. В тот момент, когда мы проходили по ним, русские открыли по нам шквальный огонь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии