Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Поезд шел под уклон. Мы ехали вдоль бесконечных обгорелых стен заводов. Затем перед нашими глазами внезапно возникла великолепная, чудесная голубая лента сверкающей бирюзы, омытая солнцем. Это был Днепр, шириной более километра.

Днепропетровск

Между Галичиной и Днепром мы почти не воевали. Как только мы достигли предместий Лемберга, бои по окружению группировки врага при Балте решили судьбу великолепной украинской равнины, усеянной кукурузой и пшеницей, большими бело-голубыми деревнями, украшенной тысячами вишневых садов. Бронетанковые войска рейха без препятствий продвинулись до Днепропетровска.

Бои на подступах к городу были жестокими. На кладбище возле вокзала осталось шесть сотен немецких могил. Горели целые улицы, но город еще держался. Проспект Карла Маркса, сразу переименованный в авеню Адольфа Гитлера, бесконечно простирался вдаль, как Елисейские поля.

Теперь война уже пересекла реку. Последнее явление этой войны при вступлении частей в жилые кварталы было скорее живописным, чем устрашающим: длинные вереницы пьяниц лежали, мертвецки одурманенные алкоголем, вдоль желобов и канавок, по которым из резервуаров, взорванных отступавшими большевиками, потоками стекало сто тысяч литров водки. Пьянчуги лакали алкоголь прямо из грязи, затем, тая от блаженства, пузом кверху ждали вступления в город победителей.

Сталинский режим организовал в городе большой строительный бум. Сначала мы были очень поражены, приближаясь к пригородам, когда увидели огромные кирпичные пролетарские здания, воздвигнутые Советами. У них были современные контуры. Строения были огромны и многочисленны. Бесспорно, коммунисты что-то сделали для народа. И если нищета крестьян была огромной, то, по меньшей мере, пролетарий, казалось, воспользовался новым временем.

Но надо было еще увидеть и осмотреть эти здания. Шесть месяцев мы жили в угольном бассейне Донецка. У нас было вполне достаточно времени, чтобы проверить наши предположения при вступлении в Днепропетровск. Эти конструкции, эти строения, такие впечатляющие издалека, были всего лишь гигантским обманом, фальшивкой, предназначенной для того, чтобы мистифицировать интуристов и зрителей киноновостей.

Как только мы приближались к этим блокам зданий, мы чувствовали отвращение от вялого запаха грязи и испражнений, исходящего из болотистого окружения каждого из этих зданий. Вокруг них не было ни плит, ни камней, ни щебенки. Русская грязь царила там, как и повсюду. Отвод дождевых вод производился прямо через почву. Обветшалые трубы свешивались с водостоков и сбрасывали дождевую воду прямо на землю, в сторону. Стены были облупленными и потрескавшимися по всем направлениям. Использованные материалы по качеству были из самых худших. Балконы везде тоже потрескались. Цементные лестницы были выщерблены и изношены. Тем не менее этим зданиям было всего лишь несколько лет.

На каждом этаже было несколько квартир, выбеленных известкой, с маленькой коммунальной кухонькой на несколько семей. Электрические провода свисали гирляндами. Стены были глинобитными, и невозможно было вбить гвоздь, так как они рассыпались.

Как правило, водоснабжение не работало. Пролетарской популяции не удавалось установить санузлы, она справляла свои естественные надобности прямо вокруг зданий, что превращало округу в огромную выгребную яму. Холода способствовали отвердеванию этих «хранилищ», которые при каждой оттепели оттаивали, распространяя вонь. В конечном счете эти квартиры оказывались более некомфортабельными, чем жалкие избы, где на самой богатой и плодородной земле в Европе миллионы русских крестьян существовали посреди мрачной нищеты, одетые в лохмотья, обноски, поедая пищу из общих мисок ложками, вырезанными прямо из кусков дерева.

Семьдесят пять процентов наших солдат были ремесленниками. Многие из них были когда-то восприимчивы к советской пропаганде. Теперь они открывали рот от изумления при виде того, в каком состоянии разрухи и прострации находился русский пролетариат. Они качали головами, еще раз глядя на зрелище, прежде чем ему поверить.

Вообще, Гитлер предпринял опасный опыт. Сотни тысяч немецких рабочих, мобилизованных и посланных на Восточный фронт, могли бы найти неутешительное для себя сравнение, если бы Советы действительно сделали что-нибудь значительное для рабочего класса.

Каждый немец, наоборот, думал об удобных рабочих домах рейха, об их комфорте, о семейном садике, о народных клиниках и родильных домах, о досуге, оплачиваемых отпусках, о замечательных круизах по Скандинавии или Средиземноморью. Он вспоминал о своей жене, о своих детях, радостных, здоровых, хорошо одетых; видя русский народ в обносках, смотря на несчастные избы, на мрачные и ненадежные рабочие квартиры, он делал абсолютно четкие выводы. Никогда еще рабочая масса не совершала подобного учебного путешествия.