Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС

Осмелев от этого локального успеха, Советы ободрились и на востоке Донбасса, на левом крыле нашего участка. От Славянска до Артемовска их атаки были крайне яростными.

Русские давили на нас главным образом в двадцати километрах северо-восточнее наших блиндажей. Перед нашими позициями в Щербиновке враг сначала не атаковал активно, поскольку, как и мы, погряз на местности, которая оттаивала, как если бы ее положили в горячее озеро.

Наше тыловое обеспечение тратило пятьдесят часов или более, чтобы преодолеть двадцать километров, отделявшие нас от складов в станице Константиновской. Даже ни один мотоциклист не мог проехать. Лошади подыхали в дороге на исходе сил, падая мордами в грязь.

* * *

Щербиновка стала абсолютно невыносимой, отвратительной. Повсюду оттаивавшие испражнения отравляли воздух. Загаженность и нищета города трагически свидетельствовали о том, что сделал советский режим с крупными пролетарскими центрами. Оборудование угледобывающей промышленности использовалось с 1900 или с 1905 года, приобретенное в благоприятные времена импорта из Франции.

Шахты, взорванные отступавшими большевиками, были непригодны для использования.

Так было со всем промышленным оборудованием оккупированной России. Систематично, с дьявольским профессионализмом, команды советских специалистов-подрывников разрушали заводы, взрывали шахты, склады в каждом промышленном районе, в каждом городе, в каждом пригороде.

Выжженная земля! Выжженные недра!

Даже лошади были забиты и сброшены в шахты. Тошнотворный запах этих гниющих животных распространялся по всей округе, так как вентиляционные люки шахт выходили прямо на улицы.

Эти ямы были едва прикрыты полусгнившими досками. Из этих ям обыкновенно беспрерывно выделялся углекислый газ и удушающие испарения падали.

Советы эвакуировали или разрушили все снабжение города. Народ кормился чем угодно. Изысканными блюдами были куски сдохших лошадей, валявшихся в грязи. Люди яростно вырывали их друг у друга.

Мы должны были застрелить неизлечимо больную лошадь, покрытую отвратительными гнойниками. Мы не успели даже сходить за телегой, чтобы перевезти труп за город. Двадцать человек бросились на это, отрезая и хватая еще дымящееся мясо.

В конце концов осталась лишь требуха, кишки, еще более отвратительные, чем все остальное. Две старухи бросились и на это, на желудок и кишки, разрывая их каждая на себя. Рубец лопнул, облив обеих женщин желто-зеленой смесью. Та, которая оторвала больший кусок, убежала, не вытерев лица, дико прижимая к груди свою добычу.

Под стать этим чудесам были и места дислокации части. Когда мы возвращались с наших позиций, мы набивались в школьные помещения, недавно построенные государством: три длинных постройки, называемые современными, точно в таком же стиле, как мы видели начиная с Днепропетровска. Первый солдат, захотевший вбить гвоздь в стену, чтобы повесить свое оружие, сразу пробил ее одним ударом молотка. Паркетный пол состоял из расщепившихся досок, между ними гулял воздух. Под этим импровизированным полом открывалась пустота, поскольку здания стояли лишь на нескольких сваях.

Между тремя этими постройками находился свободный участок земли, настолько грязный, что мы вынуждены были поставить ящики и выстроить из них переход от одного здания к другому. Запах углекислого газа постоянно ощущался вокруг школы.

К 20 декабря снег и морозы возобновились. Мы внезапно ощутили двадцать градусов ниже нуля. На наших, не пригнанных плотно, со щелями, досках мы дрожали от холода, съежившись под одним одеялом.

Наступили праздники, праздники для других. Мы совершили молитву в церкви, которой мы возвратили ее культовый статус. Хор русских певчих пел пронзительные, разрывающие душу псалмы. На улице большими хлопьями падал снег. Лежа за своими пулеметами, часть наших солдат находилась в карауле, охраняя все четыре направления к зданию.

Но наши души обледенели от этих недель скитаний в бесцветной тишине, посреди которой наши мечты плыли как по течению.

Европейские легионы, популярные в газетах рейха, были встречены на фронте 1941 года крайне скептически. Некоторые немецкие генералы опасались вкрапления в свои элитные дивизии частей, посланных на восток в целях пропаганды. Они не всегда представляли себе весь энтузиазм, воодушевление и добрую волю наших добровольческих частей. Это непонимание было нам в тягость.

Нам хотелось быстрее дождаться того момента, когда какое-нибудь событие или случай заставит по достоинству оценить силу наших убеждений. Но такой момент долго не наступал. Тем временем, неизвестные и непризнанные, мы должны были довольствоваться службой горькой и полной всяких придирок и упреков.