Любимая учительница

— Эй, эй, эй! — Тут же вскинулся Глеб, давая понять, что не согласен, и показательно настырно сжимая мое бедро под столом.

Давид перевел на него взгляд. Тяжелый, словно камень, что стоит в сказках на развилке трех дорог. Тот самый, однозначный. Когда три пути, и все они не особо шикарные и легкие.

И Глеб замолчал. Скрипнул зубами, убрал медленно и неохотно руку. Но не отсел, продолжая терроризировать меня своей возмутительно волнующей близостью и возбужденным ароматом молодого крепкого тела.

— Таня, — продолжал Давид, и акцент его резал по нервам похлеще вкуса его поцелуя, — мы поймем твое решение. — Глеб сдавленно выругался, — но не примем.

Чтоооо???

Я неверяще уставилась на Давида, и ощутила, совершенно на физическом уровне, как рядом расслабился и усмехнулся Глеб, сверля меня взглядом, в котором зарождалось веселье.

Я не успела задать уточняющий вопрос, принесли заказ. Пришлось какое-то время ждать, пока раскурят кальян, расставят чашки и приборы. Давид затянулся, я опять, несмотря на остроту момента и дикость происходящего, залюбовалась невольно им. Очень ему шел кальян. Смотрелся Давид сейчас нереально горячо, как восточный падишах, молодой, сильный, мощный зверь, отдыхающий от трудов праведных. В гареме, ага. И я, в качестве наложницы, опускаюсь на колени, скромно опустив распутные глаза. И чувствуя на себе повелительный поощряющий, чернущий до жути взгляд… Ай, черт! Опять!

Я закусила губу, с силой щипнула себя за запястье и вернулась в реальность.

У парней кальян немного усмирил нервы, перевел беседу в более спокойное русло.

Глеб вообще откинулся на диванчик, перестав наконец-то меня мучить своей близостью. Прикрыл глаза, выпуская дым.

— Таня, мы с братом… — Продолжил Давид после паузы, — а Глеб — брат мне. Не по крови. По жизни. Так вот, мы с братом так попали в первый раз.

— Попали?

Я не поняла, решила уточнить. Это кто попал? Это они попали? А я? Я???

— Да. Мы…

— Тань, — Глеб, после выразительного переглядывания с другом, перехватил инициативу, — ты же понимаешь, что вопроса с… Женщинами у нас не возникало никогда? Да?

Моя кривая ухмылка сошла за согласие. Ну, само собой, какие могут быть проблемы с женщинами у таких парней…

— Так вот… Мы никогда не думали, что возможно то, что вообще произошло. Для нас это все тоже впервые, как и для тебя, пойми. — Глеб опять подсел ближе, взял за руку, — мы тогда, после клуба… Мы сами охерели.

Ага… Явно, не больше, чем я…

Давид не сводил с нас с Глебом взгляда, дымил кальяном, лицо его было непроницаемо, как у восточного Будды. Но в глазах… Ох, е-мое! В глазах был ад кромешный. Смесь всего на свете. Желания, похоти даже, отчаяния, откровения, и, где-то на самом дне, опасения… Он не был настолько уверен в себе, как хотел предстать передо мной. Он переживал. Что не сможет объяснить, не получится донести мысль. Поэтому и говорил более активный и языкастый Глеб. Но Давид оставался главным. И в этой ситуации тоже. Отдавая инициативу другу, он в любой момент был готов подхватить, исправить, выровнять. Как готовый к прыжку тигр.

— Тань, помнишь в самом начале, когда я… Ну… Поцеловал тебя в кабинете?

Конечно, как не помнить…

— Так вот. Ты мне понравилась. Ну, ты мне сразу понравилась, если честно, а потом все сильнее и сильнее… Ну, ты в курсе… Я тогда, перед этим, с Давой поговорил. И он, оказывается, тоже…

Короче, Дава правильно сказал, мы с ним — братья. Его семья меня приняла, моя семья его приняла. И мы никогда не ссорились из-за женщин. Вкусы разные. Да и не цеплял никто особенно. До тебя.

Мне опять стало жарко. Сухие пальцы Глеба мягко и обманчиво аккуратно скользили по моей ладони, вроде бы успокаивающим релаксирующим движением, а на деле, добиваясь совершенно противоположного эффекта.

Я внимательно слушала, смотрела, пытаясь уловить фальшь, потому что недоверчивость моя, культивируемая всю сознательную жизнь, не давала возможности просто так, спокойно пропустить мысль о том, что меня вот так вот запросто могут захотеть такие парни. Нет, сама ситуация не вызывала сомнений. Хотят. Еще как хотят. Еле терпят, чтоб не кинуться. Смотрят так, словно уже имеют. Опять. Во взглядах кинохроникой прошлые наши ночи и острое обещание новых. И это заводит, настолько отзываясь во всем теле, что я избегаю смотреть в глаза, опять опасаясь нарваться, увидеть подтверждение своим мыслям, своим воспоминаниям, разделить нечаянно эти стыдные, сладкие мгновения с теми, кто их подарил, опасаясь в этот раз окончательно потерять голову, не выстоять, топя теперь уже с головой всех троих. Потому что моя выдержка, похоже, здесь единственный стопор.

И это невозможно заводит. И это невозможно приятно и греет самолюбие в том числе.

Но это совершенно не проясняет ситуации.

И вопрос все равно оставался открытым. Почему я? Почему?

Глава 27

— Таня, ты слышала тогда наш разговор… — Глеб кинул взгляд на Давида, тот едва заметно поморщился, маска восточного господина дрогнула. — И мы тогда в самом деле сыграли… Ты прости нас за это. Это мальчишество, глупость… Но мы не думали, что все так серьезно будет.