Любимая учительница

Но, слава Богу, парень спал могучим богатырским сном, и подмены моего тела на подушку удачной длинной формы, не заметил. Сильнее только сжал ее, полностью подминая под себя.

Я же, выдохнув освобожденно, расслабилась и чуть было не угодила в другую ловушку.

Глеб лежал рядом на животе, одну руку засунув под подушку, повернувшись ко мне лицом и накрыв мой многострадальный зад ладонью. А я-то думаю, с чего это попа у меня такая неподъемная!

Так как, в отличие от своего приятеля, спал он очень тихо и не сопел, я не сразу смогла среагировать, сделала неосторожное движение, и ладонь съехала чуть ниже, даже во сне пробираясь туда, куда и так всю эту ночь имела полный доступ.

Черт!

Промежность, несмотря на то, что обращались с ней до этого отнюдь не аккуратно, счастливо и томно заныла, полностью готовая к новому витку заезда.

Да и тело мое предательское, моментально вспомнив всеми клетками кожи о полученном этой ночью удовольствии, покрылось мурашками и сладко дрогнуло.

Е-мое!

Отставить!

Вдохнуть и тихонечно выдохнуть. Медленно. Успокаивая зашедшееся в шальном счастье сердце.

Не надо. Не надо этого.

Я ужом (пригодились занятия по художественной гимнастике) вывернулась из-под ладони Глеба и сползла с кровати.

Растерянно огляделась в поисках хоть какой-нибудь одежды и, главное, сумочки.

Вчера вечером меня привезли сюда, укутанную в кожаную куртку, в разорванном белом платье.

Уже в квартире парни оперативно дорвали все остальное, не тронув лишь высокие, узкие, как чулки, сапоги-ботфорты выше колен, у которых так и осталась неисправность в молнии.

Сапоги, проявив несвойственную им с начала этой эпопеи стойкость, до сих пор были на мне. Удивительно, что ноги не болели и не ныли, в отличие от всех других мест моего бедного тела.

Хорошие какие сапоги. Пожалуй, не буду их выкидывать, в починку отдам.

Уловив привычное для стрессовой ситуции желание мозга отвлечься на несущественные мелочи, я встряхнулась мысленно и призвала себя к порядку.

Потом, потом мы будем страдать, переживать и прятаться за ерундой, не желая думать о главном!

А пока что надо собраться и решить, как будем выбираться.

Желательно, быстро. Желательно, не попадаясь на глаза спящим хищникам.

Хорошо, что весь пол покрыт пушистым серым ковром с густым ворсом, каблуки хоть и утопают, зато не цокают.

Плохо, что на мне нет даже трусов.

Сумочка нашлась в прихожей. Там же валялась кожаная куртка Глеба. Под ней обнаружилась футболка Давида.

Практически целая, не пострадавшая в драке, потому что он, в отличие от своего друга, особо не утрудился. И затем, первое, что сделал, это футболку стащил. А после уже молнию на джинсах расстегнул.

При одном воспоминании о горячей груди, поросшей густым черным волосом, что прижималась ко мне, закрывая от осенней ночи, стало невозможно горячо, опять сладко и призывно заныл низ живота. Вот же я сучка течная! Кошмар какой!

Я быстренько натянула на себя футболку, оказавшуюся мне чуть ниже колен, сверху нацепила куртку Глеба, ухватила сумку и уже практически направилась к выходу, когда случайно глянула с зеркало в прихожей.

Мама дорогая! Потеки туши, смоки айз отдыхает, губы красные и напухшие, щеки горят, волосы превратились в мочалку… Да и сама я выгляжу мочалкой. Потаскушкой, которую всю ночь бессовестно драли во все щели.

Стоп! Погодите-ка! Так оно так и есть!

Отражение в зеркале криво усмехнулось, махнуло рукой. Типа, потом все, потом, сучка. Когда проспимся и придем в себя.

На столике удачно припарковались авиаторы кого-то из парней.

Их я тоже прихватила. Как раз в тему, чтоб физиономию бесстыжую прикрыть.

И вот в таком виде: в длинной мужской майке, мужской косухе, авиаторах, высоких сапогах на шпильке, вкупе с остальным прикидом приобретших чудесный шлюшеский флер, кошмаром на голове и — неожиданно — с вечерней серебристой сумочкой, я вступила в новый день.

Вышла из подъезда, оглядываясь, чтоб сообразить, куда же меня мачеха-судьба занесла, увидела недалеко автобусную остановку и двинулась туда, покачиваясь на высоких каблуках.

Хорошо, что это было утро субботы, и народу в этот ранний час на улицах было мало. Но все равно хватало, чтоб начать ежиться под внимательными взглядами.

Да, Таня, вот ты и стала официально такой, какой тебя считала техничка баба Дуся в детском доме, огульно обвинявшая всех девчонок старше тринадцати в проституции и наркомании.

Конечно, до проститутки мне пока что далеко, но вот все остальное — в полном объеме. Потому что, вспоминая, как я себя вела этой ночью, что творила, можно было с уверенностью сказать, что тело на стрессе выбросило в кровь такое количество эндорфинов, что иначе, как обдолбанной в хлам, я себя не ощущала.

Стерлись все границы, исчезли все запреты.

И, конечно, находящиеся рядом в нужный момент виновники этого кошмарного, поработившего меня выброса естественных натуральных наркотиков организма, воспользовались моим состоянием на полную.

Я медленно топала к остановке, щурясь сквозь очки на холодное осеннее солнце, отрезая силой себя от воспоминаний, крутящихся в голове.

Домой, добраться домой. А потом уж…