Любимая девушка знахаря

– И я все поняла. И жутко разозлилась. И даже решила прикончить тебя из Феичевой «беретты», которую все время таскала за поясом. И, очень может даже статься, прикончила бы, если бы ты не сознался в содеянном.

– То есть ты меня простила? – В голосе Понтия снова зазвучала улыбка, и Алёна не могла не улыбнуться в ответ.

– Типа, да.

– Слушай, а может быть... – нерешительно заикнулся Понтий. – Может быть, ты замерзла? И я мог бы тебя...

– Нет, – решительно сказала Алёна. – Нет, нет и нет. Не в такой обстановке. Вот выберемся отсюда – и...

– Тогда давай скорей выбираться, – решительно заявил Понтий. И завозился, наверное, перемещаясь на четвереньки. – Поползли скорей. Не могу сказать, чтобы я очень хорошо ориентировался в подземельях, но вроде бы, если отсюда двинем по левому ходу, то совсем скоро окажемся в подвале Феича.

– Не окажемся, – грустно призналась Алёна.

– Почему?

– Потому что там столбик рухнул.

– Какой столбик?

– Ну, который твой отец подпилил, чтобы Феичу обратный путь завалило, когда он в подвал залезет. Чтобы Зиновия могла без помех явиться ему в образе Тати и замогильным голосом вопросить, нашел ли он то, что вы все ищете, или не нашел.

– Слушай, – проговорил Понтий после некоторого молчания, – мне почему-то все время хочется восклицать или «Господи!» или «Черт возьми!». Ты в самом деле что-то... кто-то... ты в самом деле совершенно нереальный человек. Какая там кикимора! Какая там дочка домового! Дважды за пару часов устроить подземные обвалы – это я не знаю, кем надо быть... Феерическая ты женщина, честное слово!

– Тебе уже страшно, да? – улыбнулась в темноте Алёна. – Может, ты уже раздумал продолжать со мной знакомство, когда мы отсюда выберемся?

– Не раздумал я ничего, – ответил Понтий очень серьезно. – Даже не надейся. Просто чем дальше идет время, тем сильней мне хочется отсюда выбраться. Чтобы скорей... чтобы все случилось скорей! А поцеловаться-то мы хоть можем или нет?

– А у тебя колечко по-прежнему в носу торчит? – спросила Алёна опасливо.

– Нет, – сказал Понтий. – Я его просто так, для понта надел, чтобы максимально экзотически-фотографический вид иметь. Фенечек в бороде я вообще-то не ношу, пирсинга у меня никакого нет, я очень благопристойный, даже скучный сисадмин по жизни.

– Да? – с сомнением в голосе протянула Алёна.

– А что? – испуганно спросил Понтий. – Тебя мое признание разочаровало? Ты предпочитаешь целоваться с кем-то поэкзотичней?

– Успокойся, – усмехнулась писательница Дмитриева, – я в жизни не целовалась с сисадминами, так что все очень экзотично.

– Тогда я начинаю перемещаться поближе к тебе? – нерешительно спросил Понтий.

– Рискни, – сказала Алёна, чувствуя ужасную, просто-таки девичью робость.

Когда что-то начинается... это всегда так волнует, даже пугает. Начинается оно для того, чтобы закончиться? Начинается для того, чтобы продлиться? Кто знает... Кто даст ответ... Да никто!

– У тебя губы такие теплые...

– И у тебя.

– А руки холодные!

– И у тебя.

– Ох, я не могу! Не могу больше. Еще раз поцелую тебя – и все, ты от меня не отобьешься. Давай лучше поползем.

– А ты знаешь куда?

– Нет.

– Погоди, как нет? А где Зиновия собиралась Феичу являться в образе Тати?

– Представления не имею.

– О господи... Правда, что ли?

– Ну конечно. Тетка-то подвалы знает, как свои пять пальцев. Понимаешь, дело было так: годах этак в двадцатых у здешней знахарки Захарьевны было два племянника, Тимка и Митюха, которые были друг дружке двоюродные братья. Дознались они, где какой-то человек, бывший отсюда родом, зарыл краденое с амурских приисков золото, и стали его искать. Заставили помогать себе одного человека по имени Вассиан Хмуров. А тот в своих дневниках написал об истории варнацкого золота потрясающую историю. Вот где материал для романа! Я постараюсь ее добыть для тебя у отца, может, напишешь потом книгу. Племянница Вассиана, Маруся Павлова, каким-то образом к Тимке с Митюхой тоже попала и в Тимку влюбилась. Потом все там погибли – и Вассиан, и Тимка, и Митюха. Но как – неизвестно. Известно только, что Маруся, которая несколько дней где-то пропадала, вдруг вернулась в деревню – и сразу засобиралась в город уезжать. Но тут у нее тетка умерла, жена Вассиана. Пришлось похоронить тетку, а потом Маруся слегла. Оказалось, что она беременна. Очень сильно болела, никуда ехать не могла. Вызвала из города мать, да так и умерла в деревне при родах. Сын у нее остался, назвали его Тимофеем – Маруся попросила, сказала, в честь отца. Мать Марусина потом его в город увезла, он там и вырос, там и жил. А мужики тем временем нашли в лесу два трупа: истекшего кровью, раненного в обе ноги Митюху и Тимку под завалом. Захарьевна вбила себе в голову, что Маруся вернулась с варнацким золотом, которое добыла, всех мужчин поубивав. И дядю своего, и двух парней. А перед смертью якобы его в подвале спрятала.

– А почему именно в подвале? Почему она не могла его отдать матери? – задумалась Алёна.