Любящие

На стуле боком к столу сидела тварь, которую на первый взгляд можно было принять за жука-кикимору. Тот же белесый вихор, та же лысая башка, те же носище и четверогубый рот. То же округлое туловище и то же непомерное брюхо, что у некоторых оздвийцев.

Но если вглядеться, то при ярком свете голой лампочки под потолком было видно, что у твари – светло-зеленого оттенка жесткий хитиновый покров. Из-под длинного плаща торчали голые руки и ноги. Не гладкой кожей покрытые, а членистые, с перехватами, с изломами, как железные печные трубы.

Лопушок заговорил с тварью. Кое-какие слова Хэл понял, остальные угадал.

– Утютю, это мистер Ярроу. Утютю, скажи: «Здравствуйте, мистер Ярроу».

На Хэла уставились огромные голубые глазища. От жучьих почти не отличить, но уж вовсе нечеловеческие, в высшей степени насекомоподобные.

– Здравствуйте, мистер Ярроу, – будто попугай, проскрипел Утютю.

– Скажи мистеру Ярроу: «Какая чудная ночка!»

– Какая чудная ночка, мистер Ярроу!

– Скажи: «Утютю очень рад вас видеть!»

– Утютю очень рад вас видеть.

– Скажи: «Утютю к вашим услугам, сэр!»

– Утютю к вашим услугам, сэр.

– Покажи мистеру Ярроу, как ты делаешь таракановку.

Утютю встал со стула, нашарил край стола, глянул на ручные часы. Что-то пролопотал по-оздвийски. Лопушок перевел:

– Он говорит, он молвит: «Утютю ел полчаса назад и, должно быть, готов». Эти твари наедаются мучного, и через полчаса – глядите, смотрите!

Каменюка поставил на стол огромную глиняную миску. Утютю наклонился над ней так, чтобы трубочка в сантиметр длиной, торчащая у него из груди, пришлась над краем миски. «Вероятно, выход трахеи», – подумал Хэл. Из трубочки в миску ударила светлая струйка, миска быстро наполнилась. Каменюка подхватил ее и унес. И вернулся из кухни с тазиком какого-то месива. Хэл не вдруг сообразил, что это макароны, обильно сдобренные сахаром. Каменюка поставил тазик перед Утютю, и тот, воору-жась ложкой размером с совок, принялся заглатывать месиво.

Мозги у Хэла почему-то схватывали не так быстро, как всегда, но наконец до него дошло. Где бы блевануть, повел он вокруг безумным взглядом. Лопушок сунул ему под нос порцию выпивки. Делать нечего – или пляши, или отваливай. Хэл глотнул. Странным образом огненная жижа умостилась в желудке. И жгучие приливы в голове утихли.

– Совершенно верно, совершенно правильно, – ответил Лопушок на немой вопрос Хэла. – Эти тва – ри – великолепный пример паразитарной мимикрии. Насекомые, а похожи на нас. Живут среди нас и зарабатывают на жизнь тем, что поставляют дешевый и крепкий алкогольный напиток. Заметили, обратили внимание, какое у него раздутое брюхо? Вот в нем-то и производится, сбраживается спирт, который потом отрыгивается. Просто и естественно, не правда ли? У Каменюки еще двое таких работают, но их смена кончилась, посиживают, само собой, где-нибудь в соседнем кабаке, выпивают. Как моряки на побывке.

– Нельзя ли купить бутылку и убраться отсюда? – взмолился Хэл. – Меня что-то мутит. Должно быть, воздух спертый. Или что-нибудь и т. п. – Что-нибудь и т. п., это вероятней, – заметил Лопушок.

И послал официантку за двумя бутылками. Пришлось подождать, и тут в кабак вошел низкорослый жуча в маске и в голубом плаще. Остановился у двери, стали видны черные сапоги, а длинный хобот маски заходил вправо-влево, как перископ подводной лодки, которая высматривает добычу.

– Порнсен! – с трудом переведя дыхание, ахнул Хэл. – Под плащом мундир! Видите?

– Буверняк, – ответил Лопушок. – Сапоги черные, одно плечо ниже другого. Насквозь видно. Кого обдурить вздумал?

Хэл отчаянно огляделся по сторонам.

– Надо выбираться отсюда!

Вернулась официантка с бутылками. Лопушок расплатился, протянул одну бутылку Хэлу, и тот, не глядя, сунул ее во внутренний карман плаща.

АХ'у от входа они были видны отлично, но он их явно не распознал. Ярроу был в маске, а сострадали ста Порнсен вряд ли отличил бы от какого-нибудь другого жучи. Сомневаться не приходилось, методичный, как всегда, Порнсен полон решимости произвести повальный досмотр. Он резким движением вскинул скособоченное плечо и двинулся по часовой стрелке вдоль пристенных кабинетиков, одни за другими раздвигая входные портьеры. А завидя там жуч в масках, каждую приподнимал за краешек, заглядывая, кто под ней.

Лопушок кашлянул и сказал по-американски:

– Доиграется. За кого он нас, сиддийцев, принимает? Мы ему что, мышата подопытные?

И как в воду глядел. Здоровенный детина-жуча, когда Порнсен дернул его за маску, воздвигся и смахнул Порнсенову. Завидя перед собой неоздвийца, от удивления на секунду замер. И вдруг заверещал, что-то выкрикнул, да как звезданет землянина прямым в нос!

И пошло. Порнсен отлетел, сбил задом стол с чьими-то кружками и ахнулся навзничь на пол. Вмиг верхом на нем оказались двое. Третий врезал четвертому. Четвертый дал сдачи. Примчался Каменюка с короткой дубинкой и принялся охаживать дерущихся по ногам, по спинам. Кто-то плеснул ему в лицо таракановки.