Любящие сестры

Эммет, словно чувствуя ее смущение, подошел и положил руки ей на плечи, поцеловал в лоб. Она отпрянула в сторону, и он улыбнулся… словно это показалось ему нелепым… детским, наверно.

Энни смутилась, чувствуя досаду и на себя, и на него. – Эммет, я не должна была идти сюда. Это… сумасшествие какое-то. Я не люблю тебя. И ты не любишь меня.

– А ты, конечно же, не из тех, кто станет спать с мужчиной ради развлечения, правда? – будто насмешливо сказал он.

Ах, он дразнит ее?

– Гораздо лучше, если мы с тобой навсегда останемся друзьями.

– Ты о нас с тобой беспокоишься или о том парне, который ждет тебя дома?

Джо. Это имя стояло в душе словно щит. Ей хотелось заполнить им все пространство, тишину которого нарушало только тиканье часов.

– Нет, – солгала она. – Я сейчас не думаю о нем. Он пожал плечами и отступил с тихим, покорным смешком:

– Черт возьми, Кобб, ты можешь уйти отсюда сию минуту, и я обещаю, что все будет по-старому.

– Эм…

– С другой стороны, – добавил он ласково, приложив к ее подбородку загрубевший от тяжелой работы палец, – если ты останешься, обещаю, тебе будет в тысячу раз лучше.

Он снова поцеловал ее, и на этот раз сквозь все ее тело прошла молния. В пламени счастья, вспыхнувшего вслед за тем, вновь возникло имя Джо и сразу растворилось в ощущении торжества: она больше не нуждается в нем.

Эммет уже вел ее в спальню. Массивный подголовник кровати с украшениями из золоченой бронзы, словно кремовые розы на свадебном пироге, казалось, занимал все пространство. Словно во сне, Энни легла и позволила Эммету раздеть ее. Его мозолистые руки были шершавы, но в то же время удивительно нежны и сведущи. Никакого замешательства с пуговицами и застежками. Он совершенно точно знал, как со всем этим обходиться и где дотронуться до нее. Его поцелуи в губы, в виски, в шею и затем, когда он расстегнул лифчик, – в грудь вызывали в ней чудесную дрожь и заставляли покрываться гусиной кожей. Ее уже раздевали прежде, еще в школе – Стив, а позже – Крэг Генри, но это никогда не доставляло ей такого наслаждения. Сердце ее металось, словно она была на грани какой-то тяжелой болезни.

Глядя, как Эммет, сидя на краю постели, принялся снимать сапоги, она думала, как подействует на нее вид его увечной ноги.

Когда же увидела развороченную кожу и странно скрюченные пальцы, ощутила жгучий прилив нежности. Осторожно коснувшись, спросила:

– Болит?

– Только если я вздумаю пойти туда, куда не следует, – подколол он ее и улыбнулся.

– Как сейчас?

Он пожал плечами:

– Пожалуй. Я ведь тоже немного боюсь. Не против, если мы будем со светом?

Он провел шершавым пальцем по ее животу, и на нежной коже остался еле заметный красный след. Она вздрогнула. И тогда, нагнувшись к ней лицом, он дотронулся до ее тела кончиком языка, теплым и легким, затем двинулся ниже… Господи, он не должен делать этого… и никто не должен… но разве можно отказаться? Мягкие завитки его волос так нежны, гораздо нежнее, чем можно вообразить; они касались ее бедер, продвигаясь все ниже… И вдруг его язык, легко, словно перышком, коснулся…

Огонь пронзил ее тело. Ей казалось, она умрет от этого огня. Пожалуйста, о, пожалуйста… Я же не вынесу…

Я сойду с ума!

Эммет поднялся, снял рубашку и трусы. Она удивилась, что волосы на его груди и ниже не рыжие, а темные. Мускулы крепки и толсты, как канаты. И веснушки по всему животу. Сразу видно, что большую часть жизни он провел на открытом воздухе: руки ниже локтей намного темнее, чем все тело. Но больше всего ее поразило, насколько невозмутимо он разделся перед ней. Будто это была самая обыденная вещь – быть вдвоем голыми.

Но когда он лег рядом, она ощутила его силу и желание. Он был напряжен почти до дрожи. И снова принялся ласкать и дразнить ее, обнаруживая даже такие места на ее теле, о которых она и не подозревала, как они сладостно чувствительны. Нижние полукружия грудей, впадинки под коленями, кожа между пальцев…

И все же, несмотря на всю сладость этих ощущений, ей хотелось свернуться в клубок, защититься от этой агонии желания. Эммет гладил ее осторожно, успокаивающими движениями, и она вдруг раскрылась ему навстречу, изогнувшись и пропуская его внутрь. Да… теперь да…

Она ощутила только тяжелый пресс, налегший на нее, внедрившийся в нее. Она взглянула из-за его плеча на лунное пятно, застывшее на стене, и увидела, как оно вспыхнуло ярче, разлилось по всей стене и по всему пространству, и она сама стала лунным светом, внутри этого света, его белым огнем, сжигающим ее.

Боже! Едва сознавая, что делает, Энни укусила его за плечо. Острый, солоноватый привкус. Она слышала его короткий вскрик, и вслед за тем глубоко пронзили ее несколько мощных, яростных ударов.

Она держала его до тех пор, пока не высох смешанный пот их горячих тел. Уткнувшись лицом в ее шею, он прошептал: «Энни».

Энни. Он никогда не называл ее иначе чем Кобб. А теперь произнес ее имя. Что это значит? Чего еще он ждет от нее?