Люби меня

Обжигаю пальцы, пока дожидаюсь ответа. И по сути даже не замечаю этого. Боль отрезвляет ненадолго, заставляя отвлечься лишь на то, чтобы швырнуть тлеющий окурок за перила балкона.

Сонечка Солнышко: Он не тупой, а милый. Тебе бы тоже не помешало научиться милым глупостям. Ну, чтобы у людей, перед которыми мы играем пару, не возникало сомнений насчет нас.

Что, блядь?

Стоит допустить подобное хотя бы мысленно, дурно становится.

Александр Георгиев: Это вряд ли.

Сука…

Александр Георгиев: Точно нет. Вести себя как клоун в мои планы не входит.

Сонечка Солнышко: Ну и зря…

После этого сообщения мой телефон затихает.

Что еще за «зря»? Что за троеточие? Куда она пропала?

Я должен оставить Богданову в покое. Но я, как тот самый пиздострадатель, не могу этого сделать.

Александр Георгиев: Ты же в постели, да? Пришли фотку.

Что это? Какого хрена я творю?

Нервно выбиваю новую сигарету из пачки. Пока подкуриваю, карандаш напротив Сониной аватарки приходит в движение. С замиранием смотрю на ее чистую улыбку и вдруг с опозданием догоняю, насколько меня в принципе удивляет то, что она читает. Это очень далеко от тех радужных единорогов, которых она присылала мне вначале. От тех меня реально тошнило. Сейчас же… Я думаю, что этот текст не похож на обычный любовный роман. Целуя «трепещущую» самку, пацан успевает описать свой член и насколько у него на нее задубел.

Вашу мать…

Соню привлекает эротика?

Едва меня сражает эта мысль, прилетает фотка. И я, дыша, будто хаски в упряжке, касаюсь ее пальцем, чтобы увеличить. На этом, черт возьми, не останавливаюсь. Растягивая, изучаю в мельчайших подробностях. И ладно бы это была обнаженка. Но нет. Вся странность в том, что столь пристально я разглядываю девчонку в нелепой пижаме с подсолнухами.

Глаза, губы, шею, волосы, плечи, грудь… Инспектирую, словно маньяк.

Александр Георгиев: Ты любишь эротику? Скинь, что там после обсасывания было. Он ее трахнул?

Набиваю это, прежде чем соображаю, что вообще делаю. Мгновение спустя ощущаю себя критически обдолбанным психопатом. Снова похоть накрывает. Все, о чем я могу думать: куда бы улетела чертова пижама Богдановой, окажись я сейчас рядом с ней.

Сонечка Солнышко: Он ее любил.

Что за ответ? Вообще ни хрена не раскрыла.

Александр Георгиев: Скидываешь дальше?

Сонечка Солнышко: Нет. Извини. Мне правда пора спать. Пока)

На это я не отвечаю. Никогда с ней не прощаюсь. Если завтра или послезавтра планируешь увидеться с человеком, в таких прощаниях нет никакого веса. Смысл есть только тогда, когда разлучаешься навсегда.

Общение с Богдановой – мой самый мощный триггер. Вроде как без этого обычно удается восстановить самообладание практически полностью. Сейчас ведь не надо париться, где она и с кем. Я точно знаю, что она дома. Мне не из-за чего беситься и ревновать. Но сегодня в игру вступает новая херня: остаток ночи я верчу в голове инфу о том, что для Сони, оказывается, приемлемо читать эротику.

Вот тебе и святая, блядь, непорочность.

«Он ее любил…»

Ну да, конечно. Все пиздострадальцы так говорят, лишь бы всунуть в итоге свой член в то место, по которому они так страдают. А еще они походу целуются… Что первое, что второе – полнейший зашквар.

«Моя Богданова не должна думать о каких-то чужих членах! Пусть это даже член персонажа. Блядь… Блядь… Не хочу!» – ловлю себя на абсолютно неадекватных мыслях.

Что еще там описывают? Нельзя ей такое читать! Я запрещаю.

***

На следующий день у стариков очередное светское сборище, на которое я, что уже становится привычным, притаскиваю Соню.

– А это что за песня? – спохватывается она в какой-то момент.

Я прекращаю цедить шампанское, прислушиваюсь, но исполнителя так и не определяю.

– Не знаю. Шазамни.

– Точно.

Цепляюсь взглядом за телефон, который дарил, и вспоминаю, что незаметно истекло больше двух недель из договорного месяца.

Что, если я захочу пролонгировать? Что, если Соня откажется?

Не то чтобы я настолько зациклен. Не то чтобы она – все, что я хочу. Не то чтобы я реально что-то от этих встреч получаю.

Но…

Мне нравится, как Богданова держится рядом со мной. Несмотря на то, насколько холодно я себя с ней веду, она никогда не унывает. Ее не заботят ни мое настроение, ни мрачные взгляды моей матери, ни любое другое далеко не всегда приятное внимание со стороны.

Соня много болтает. Ей всегда есть что сказать. И при этом, как бы я не прикидывался раздраженным, она никогда не ощущается душной.

Мне неожиданно нравится ее слушать. Даже если я не сразу улавливаю суть ее болтовни. Мне нравится то, как она чувствует этот паскудный мир. Мне нравятся слова, которые она использует, чтобы описывать свои эмоции. Мне нравится ее голос. Мне нравится ее смех.

И…

Мне, безусловно, нравится, как она выглядит.