Люби меня

Но, блядь… Меня топит жаром паники, которая, по сути, крайне близка к истерике.

Перед нашим общим первым поцелуем я написал ей: «Приходи в подсолнухи за поцелуем…».

Так чувствовал тогда… И к последнему подхожу тоже исключительно по зову сердца. А так как оно разорвано в мясо, то и формулировка значимая.

Александр Георгиев: Хочешь проститься? Приходи за смертельным поцелуем.

Это конец. Я готов. Я принимаю.

Любовь – зависимость.

Самая жгучая. Самая непреодолимая. И самая, мать вашу, убийственная.

Едва Соня входит в квартиру, которую я считал когда-то нашим общим домом, с трудом подавляю крик ужаса. Ведь все мои страхи полчищем монстров в ряд выстраиваются. Месиво надвигается адское. Выживших не останется.

Глаза выжигает. Ведь видеть Соню – такая мука. Сердце обо всех своих расколах и ранах забывает. Принимается накачивать мое изнуренное тело жизнью. Я хватаю ртом воздух. Беззвучно и пока еще всухую рыдаю. Это последний приступ любви, и он, мать вашу, кроет по мощности все предыдущие.

Я понимаю, что мои губы кривятся и дрожат. Я, блядь, кто бы представлял, в настоящей истерике. Все еще без слез, но это не умаляет факта. Я скоро упаду замертво от всех тех чувств, что сотрясают мой организм.

Откидываю голову назад в надежде, что этот трюк позволит захватить, наконец, достаточное количество кислорода. Но нет… Судороги не прекращаются. Легкие горят. Тело секут розги.

ОНА здесь… Здесь… Рядом… ОНА…

Естественно, что слов между нами нет. Я физически не в состоянии. А Соня… Она молча подходит. Позволяет мне опустить руки ей на талию.

С губ срывается первый стон. Я их облизываю и чувствую, наконец, соль. Лицо горячее и влажное. Просто прикосновения к Солнцу, как и раньше, не сравнятся ни с каким другим контактом – меня охватывает пламя.

Ничего не изменилось.

И вдруг… В точке наивысшего отчаяния ко мне приходит иллюзия, которая, стирая весь тот кошмар, что я видел собственными глазами, дарит охренительно пьянящую и вместе с тем одуряюще ужасающую уверенность, будто ОНА не могла меня предать.

Боль слишком сильная. Страхи бросаются в атаку.

Я пытаюсь фокусироваться на Сонином лице, но внутри сразу столько эмоций, что я не могу на ногах устоять. Качнувшись назад, утаскиваю ее за собой. С хриплым влажным вздохом ударяюсь спиной в стену. Начинаю съезжать вниз, пока не приземляюсь на задницу. Соня между моих ног на колени опускается.

Вдох-выдох. Напополам.

Глаза в глаза. Напролом.

И выскальзывают новые слезы, которые я отчетливо ощущаю. Они заливают и жгут мое лицо, как яд. Сонины рыдания же… Это не истерика, которую я ожидал. Так плачут иконы. Скорбно и с какой-то завораживающей мистичностью.

Я был в церкви.

Первый раз, когда Соня пропала. Храм попался на глаза, пока прочесывал наш район. Зашел от безысходности и поразился тому, как там тихо. Казалось, что в какой-то другой мир попал. На аудиенцию к самому Богу. Но он мне не помог.

И все же я пошел туда второй раз. После двух своих смертей.

– Почему?.. – выталкиваю я, захлебываясь слезами. – Почему, блядь, ты это сделала?! А?!

Соня сжимает губы, прикрывает глаза и словно бы сердито мотает головой.

– Я бы то же хотела спросить у тебя… Почему? Как ты мог?!

Самоедство и без того – регулярный процесс. А с ее стремлением призвать меня к ответу все ткани за миг воспаляются до сепсиса.

– Мне жаль… – сиплю я и давлюсь гортанными рыдающими звуками. – Мне так, сука, жаль…

И не скажешь ведь: «Прости». Как??? Если я сам себя простить не могу.

Нет! Нет, нельзя, чтобы прощала! Такое нельзя прощать!

– Зачем ты позволила мне в тебя влюбиться? Я в чистилище, Соня! Я горю. Сгораю! И воскресаю только для того, чтобы снова сгорать!! – выдаю в надрыве.

Для полноценного крика воздуха не хватает. Но я, блядь, изо всех сил стараюсь. Приводя весь свой организм в состояние колоссального напряжения. Чувствуя, как раздирает грудь. Ощущая, как натягиваются все жилы и все вены. Наплевав на то, как лопаются капилляры и пылает от натуги рожа.

– И я здесь с тобой, дурак! – выпаливает Соня, громко хныкая. – И я умираю!!

– Я тебя никогда не прощу… И ты меня тоже не прощай…

– Никогда, – подводит она черту.

– Никогда…

После всех наших «навсегда» это обещание невозможно пережить.

– Я тебя ненавижу! – ору, когда боль переполняет.

На самом деле понять не могу… Почему я, мать вашу, не чувствую, что она не моя?! Почему не верю, что с другим была, если видел более чем достаточно?! Почему мне, блядь, кажется, что она все еще одним мной пропитана?!

Соня придвигается ближе, обхватывает мое лицо ладонями, касается моего лба своим и удваивает:

– Я тебя ненавижу!!!

– Отлично… – одобряю сухо, раздираемый бесконечными сомнениями.

Пока она снова не кричит:

– Ты забрал все мои мечты! Все мои первые разы!

– Ты мои, блядь, тоже!!!

– Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу… – тарабанит в истерике отрывисто.

Обхватываю ладонью ее тонкую шею, сжимаю и резко дергаю на себя. Не понимаю, что делаю, пока губы, которые привыкли друг друга ласкать, не сталкиваются в том самом последнем соленом поцелуе. Сладости не осталось. Мы оба переполнены болью, слезами и кровью.