Люби и властвуй

Они стояли у каменного парапета, отделявшего рукотворную стихию огромной варанской столицы от вполне нерукотворной стихии моря на западном краю порта. Здесь уже не было пристаней, серели громады вспомогательных арсеналов Морского Дома, и людей совсем не было. Только законченные зануды могли бы прийти сюда, в неприютную пустоту, где нет ни вина, ни женщин, ни увеселений. Вот они двое - чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут и праздношатающийся богач из горной глуши с неблагородным именем Альвар - и были, надо полагать, этими самыми занудами. Впрочем, оставалось не совсем понятным, зачем чиновнику помимо битком набитого кожаного сарнода потребовался еще и заплечный мешок, который во время их разговора скромно покоился рядом с сарнодом. Он что - свою бумажную работу на дом тащит? - мог бы подумать наблюдательный зевака. И был бы отчасти прав.

– М-да, вид у тебя, эрм-саванн, - ухмыльнулся Норо. - Ну да ладно. В конце концов, это даже к лучшему.

Эгин молча развел руками и тоже изобразил нечто, похожее на улыбку. Он не совсем понимал, что лучшего может быть в его тяжеленной поклаже, которую придется сейчас нести домой и там ковыряться в ней никак не менее часа.

Норо неожиданно склонил голову набок и посмотрел на Эгина с таким странным выражением, будто бы видел его первый раз в жизни.

– Слушай, эрм-саванн, а ты случайно, чисто случайно, конечно, не забыл какую-нибудь мелочь? Может, Гастрог этот еще что-то говорил?

Эгин ожидал чего-то подобного и все равно был неподдельно напуган. Его спасало лишь то, что он, как и всякий мало-мальски опытный офицер Свода Равновесия, владел своим лицом и телом лучше, чем несравненный Астез, исполняющий все ведущие роли (Эс-тарты, Эррихпы, Леворго и иных могучих мужей прошлого) в Алом Театре. Ни один лишний мускул не дрогнул в лице Эгина. Ни один лишний - но все необхолимые для того, чтобы изобразить смесь поддельной обиды и неподдельного трепета, пришли в движение, и Эгин сказал чуть дрожащим голосом:

– Аррум, мне никогда раньше не приходилось жаловаться на память. И никто никогда не уличал меня во лжи или преступлениях против князя и истины.

Это была довольно смелая игра. Но Эгин чувствовал, что простого «Нет, аррум» оказалось бы недостаточно.

– Ну нет так нет, - пожал плечами Норо. И, будто бы речь шла о чем-то совершенно тривиальном наподобие вчерашнего дождичка или завтрашнего снежка, сказал:

– В таком случае благодарю за службу, рах-саванн.

– Простите, аррум… - Эгину показалось, что почва уходит у него из-под ног и он взлетает прямо к Зер-гведу.

– Да, именно рах-саванн. Хватит тебе ходить в эрм-саваннах. Конечно, твое новое звание нужно еще по всем правилам провести через нашего пар-арценца, но я уверен в том, что после моего доклада у него не возникнет никаких возражений.

Эгин знал, что не возникнет. Про Норо Эгин знал разное - хорошее и плохое, правду и вымысел. Но один факт, связанный с Норо, носил характер совершенно нерушимого закона - все, кого Норо когда-либо представлял к званиям или наградам, получали и звания, и награды. Потому что Норо никогда никого не представлял зря.

– Благодарю вас, аррум, - ретиво и вполне искренне кивнул Эгин. - Рад служить князю и истине!

– Ну-ну, ты еще на колено упади. Мы все-таки в городе, хотя, если хочешь знать, весь этот маскарад… - Норо сокрушенно махнул рукой. - Ну да ладно, рах-саванн. Уже поздно. Пора расходиться, я вот тут только подумал об одном нюансе: зачем ты будешь возиться со всей этой рухлядью? - Норо слегка пнул Эгинов мешок с вещами казненного Арда. - Я, пожалуй, этим мог бы заняться сам.

«Да они что сегодня - всем Сводом Равновесия с ума сошли?» - пронеслось в голове у Эгина.

Тут был один нюанс. Дело Арда было его личным, Эгина, делом. Когда дело ведется одним человеком, оно имеет особый статус и называется «закрытым». , Офицер-исполнитель из соответствующей Опоры ведет разработку «закрытого» дела от начала до конца. Он подбирает улики, демонстрирует их своему непосредственному начальнику, и если тот признает их доказательными, человеку выносится приговор. Если приговор смертный и если по каким-либо причинам публичная казнь представляется противоречащей государственным интересам, все тот же офицер приводит приговор в исполнение. После исполнения приговора (проще говоря - убийства осужденного) офицер Свода инкогнито посещает места, в которых казненный мог хранить крамольные или откровенно опасные предметы и писания.