Люби и властвуй

Истинное наречие Хуммера лилось теперь над рыбацкими хижинами и сотрясало горы, нависающие над морем. Эгин не понимал ничего, кроме того, что он должен стоять и смотреть, ибо не простит себе этой трусости. Ибо если он не увидит Солнечной Черты наяву, если он отведет взгляд от коней с нарисованными глазами, он перестанет быть рах-саванном. Не рахсаванном для Свода Равновесия. Но рах-саванном для самого себя.

Отчитав положенные заклинания, Дотанагела сделал еще несколько шагов навстречу всадникам. Он очертил мечом полукружие, и земля перед ним загорелась. Да, это была Солнечная Черта. Но бушевало в ней не то ласковое оранжевое пламя, которое воспламеняет фитиль масляного светильника. И даже не то малиновое, что рождалось под кресалом наставника во дни сурового эгинового детства. То было пламя иного цвета и сущности. Иной природы. Языки его были желто-голубыми, а искры, снопом полетевшие вверх, когда занялась трава, - изумрудными. Знахарь с облегчением выдохнул. Похоже, он не просто верил в Солнечную Черту, но еще и возлагал на нее надежды.

Черта обняла стоящего с мечом наголо Дотанагелу чем-то вроде горящей подковы. По высоте пламя ее доходило Дотанагеле до щиколоток, а ширина Солнечной Черты была не менее трех локтей. Отчего она такая широкая? Или недостаточно широкая? - мысленно празднословил Эгин, просто для того, чтобы как-то успокоить ум, не желающий мириться с одним, считавшимся Эгином непререкаемым утверждением. Если Дотанагела и Знахарь верят в действенность Солнечной Черты и способны построить ее при помощи истинного наречия Хуммера, значит, они верят и в призраков.

– Лег бы ты, что ли? - раздраженно сказал Знахарь, обернувшись к Эгину. - Хотя нет, - добавил он, складывая руки замком с выставленными в небо указательными пальцами. - Кажется, теперь уже все равно…

«Все равно?» - гулким эхом откликнулось в сознании Эгина, которое, как казалось, было во власти ледяного ветра.

И в самом деле, если Самеллан приказал своим людям лечь, желая уберечь их от замогильного страха, который воцарялся в душе от поступи слепых коней, полагая, что самое страшное уже позади, то когда Знахарь обращался к Эгину, ситуация была совсем иной. Самое страшное было уже рядом. Здесь. Наступило. Случилось. Явило себя.

О Шилол! - быть может, сказал бы Эгин, если бы его онемевший язык не присох к гортани. Ибо все трое коней неспешно проходили теперь по горящей засеке. Шагом. Цок-цок-цок - стучали их широченные копыта. Натягивались поводья.

Пучки рыжей шерсти, окружавшие лошадиные бабки, занялись первыми. Вспыхнули и сгорели. А потом загорелась короткая рыжая шерсть на ногах. Запахло жженым. Но кони даже ушами не повели. Даже не зафыркали. Не заржали. Они мерно двигались вперед, неумолимо сокращая расстояние, разделяющее их и Дотанагелу. А значит, приближались к варанцам.

Но, как ни странно, именно запах шерсти вывел Эгина из оцепенения. Он стоял и смотрел, стараясь не встречаться взглядом с охряно-красньши лошадиными зрачками. Если эти грубо намалеванные точки можно назвать зрачками. Теперь ему было ясно, отчего последние варанские князья не высаживаются на Циноре, чтобы вдосталь побряцать оружием. Теперь ему было - понятно, отчего Варан, несмотря на, казалось бы, подавляющую военную мощь, никогда не мог полностью поработить смегов. Отчего военные экспедиции одна за одной либо возвращались с позором или липовым триумфом, либо пропадали в полном составе. Отчего варанцы никогда не говорят о смегах. Не говорят, ибо боятся.

– Нет, только не это, Хуммер вас раздери! - Знахарь держался за голову и был, похоже, близок к отчаянию.

Судя по всему, то, на что возлагали надежду он и Дотанагела, с треском провалилось. Солнечная Черта не сработала. Но теперь Эгин, постаревший за эти минуты на год, не сомневался в том, что она в принципе не могла сработать. И не оттого, что Дотанагела или Знахарь что-то напутали в Истинном Наречии Хумме-ра. А только лишь оттого, что противник был слишком силен.

– Их трое, понимаешь, трое! - как бы в подтверждение мыслей Эгина шептал Шотор. Да только обращался он не к Эгину. Но к кому же тогда?

О да, кони преодолели засеку. Шерсть на их ногах истлела, а кожа, которая кое-где вздулась, кое-где за-пузырилась коричневыми и фиолетовыми волдырями, стала облезать и рваться. Теперь в воздухе витал аромат жареного мяса. Но кони были спокойны. Они шли нарочито медленно, хотя могли бы преодолеть засеку в три секунды стремительного бега. Кони не останавливались. Голова к голове, круп к крупу, они двигались к цели. «Что ж, теперь Дотанагеле придется перерезать им шейные артерии мечом», - подумалось Эгину.

Но тут произошло нечто из ряда вон выходящее.

Пар-арценц Свода Равновесия Дотанагела медленно вложил свой сияющий невыносимой голубизной меч в ножны. Встал на одно колено. Положил правую руку на грудь. И преклонил голову.

– Мир вашей земле! - сказал Дотанагела на обычном варанском наречии. Без всякого Хуммера.