Люби и властвуй

Все было на месте. Расчлененный Скорпион покоился под подушкой. Чей-то конь призывно ржал у коновязи. Подорожная смердела государственными глаголами в сарноде. Денег было в обрез - значит, с покупками придется повременить до следующего, более удачного разбоя. За стеной коротали время за приятственной беседой двое жлобов. А слуга уже скребся в дверь, предлагая завтрак Эгину. Но он не станет брать его, потому что не любит еду, которая воняет тиной.

«Теперь осталось всего ничего, - подумал Эгин. - Сменить лошадь. Добраться до Пиннарина. Выпустить Скорпиона. Увидеть Овель и умереть. Потому что если Убийца отраженных и есть мое предназначение, коль скоро я следую Великим Путем, а к этому, кажется, все и пришло, значит, после того как предназначение будет выполнено, мне останется отправиться в Святую Землю Грем. Ибо что есть человеческая жизнь без предназначения?»

Собрав вещи, Эгин вышел к коновязи. Как ни в чем не бывало подошел к самой статной лошади - он так и не узнал, что ее владельцем был не кто иной, как его невидимый сосед, рассуждавший об алустралъских «крыльях лебедя» (а ведь именно такое название носил описанный за стеной веер из-за изогнутой в виде лебединой шеи ручки), - и, надавав строптивому, но ма-лахольному конюху оплеух в укромном закуте конюшни, оседлал ее сам.

Солнце стояло высоко. Это значило, что он опаздывает и, не ровен час, приедет в Пиннарин позже, чем требовал того Лагха. Это значило, что спать ближайшие двое суток ему не светит. Разве что в седле. А ведь всякий знает, как хорошо спится в седле, когда лошадь, чьи бока в мыле и чьи ноги вот-вот подкосятся, несется иноходью под гору по плохо мощенной дороге.

Такого столпотворения у Восточных ворот Пинна-рина Эгин не видел никогда. Конные и пешие, чиновники и военные, купцы, рыбаки, девки. Вся эта разношерстная публика была озабочена тем же, чем и Эгин. А именно, страстно желала попасть в столицу. И притом сделать это как можно скорее.

А для того чтобы не дать этим чаяниям сбыться, у ворот была расквартирована сотня гвардейцев Сиятельного князя. Они, по всему видно, уже не первый день пробавлялись тем, что урезонивали недовольных, кичились своей значимостью, делали суровые и озабоченные лица, смотрели подорожные и вместо ответов на вопросы либо изысканно хамили, либо загадочно улыбались. Впрочем, для таких, как Эгин, то есть для тех, кому Свод Равновесия - дом родной, у Восточных ворот был организован отдельный вход. Молодой сотник придирчиво разглядывал документы, удостоверяющие все, что только можно удостоверять при помощи чернил и бумаги.

Правда, желающих побеседовать с ним наедине было тоже не меньше двух десятков. Промаявшись добрых три часа в ожидании досмотра, Эгин успел узнать все малоприятные подробности ожидающей его процедуры. Во-первых, в Пиннарин, в котором происходило что-то, о чем никто не имел представления, пускали только тех, кто есть в списках, доставленных к воротам от самого гнорра. Все остальные шли гулять по окрестностям, ожидая, пока времена переменятся. Во-вторых, и у Южных, и у Западных ворот наверняка все было точно так же. А в-третьих, тем, кто пытается проникнуть в Пиннарин не через ворота, а как-либо иначе, Сиятельный князь Хорт оке Тамай пообещал импровизированное четвертование на месте преступления, а ведь всем известно, что свежий тиран всегда исполняет данные обещания с утроенным рвением.

Эгин вынул свою подорожную. Что ж, это будет занятный трюк. Подлинная подорожная и подлинный жетон. Хозяин подорожной наверняка внесен в эти загадочные списки, ведь недаром он сопровождал бородача Эрпореда - судя по бумагам, исполнителя секретного задания самого гнорра. Но только что в этом проку, если после ночных трудов Эгина в его подорожной стоит имя Иланафа? Усталый и злой Эгин погладил по страдальческой морде своего жеребца - третьего за третий день. Как и предыдущие, - краденого. Может, им еще и на него нужно будет представить документы? Что, мол, служит князю и истине верой и правдой, а кличку имеет такую-то. Смеркалось.

Без сна и отдыха, грязный, голодный и опустошенный, он достиг Пиннарина на полдня раньше, чем требовал Лагха. Но не пошли ли его труды под хвост столичным котам?

– Иланаф, аррум Опоры Вещей, - отрекомендовался Эгин, сверля взглядом сотника. - Вот, извольте видеть, моя подорожная.

– Эге, - сотник с бывалым видом принял документы.

Подорожная прошла без сучка без задоринки. Разумеется, будь на месте сотника коллега из Опоры Писаний, он даже в темноте распознал бы подмену. К счастью, сотник был офицером князя, но не Свода.

– Что там дальше?

– Дальше - Внешняя Секира, - уверенно сказал Эгин, сосредоточившись на левом зрачке сотника, и Сорок Отметин Огня перекочевали в руки власть предержащего лентяя.

Сложив руки на груди, Эгин с безучастным видом ждал, пока сотник натешится магической игрушкой, произведенной Шотором в поистине сверхкороткие сроки. Ждать пришлось долго. Поворачивая Секиру то так, то эдак, сотник, похоже, не преследовал никаких Целей, кроме эстетических.