Люби и властвуй

Эгин, наблюдающий за всей этой слегка затянувшейся сценой в обществе Альсима (в обязанности которого входило отводить стрелы, если вдруг кому-то взбредет в голову подстрелить гнорра), неожиданно понял одну из главных причин такого странного замешательства, в котором пребывали солдаты гарнизона. Большинство из них - быть может, сто девяносто девять из двухсот - никогда раньше не видело гнорра, хозяина Свода Равновесия, хотя и передавали из уст в уста рассказы о его темном могуществе, о его влиянии, о его пристрастиях, ничего доподлинно не зная. Рассказы, исполненные страха и трепета.

И вот теперь они видят гнорра воочию. Молодого, чудовищно бледного юношу высокого роста с черными кудрями по плечам, в грубых белых одеждах и с изумрудно-зеленым солнцем на шее. Они, притихшие, словно школяры, в ожидании порки, смотрят со стен на двадцатисемилетнего властителя их судеб, имени которого никто из них, кроме Сафа, даже не знает.

Многие из них заметили, как сметался и опустил в нерешительности взгляд их командир. Никаких точных предписаний от князя у него не было, а старые инструкции Свода Равновесия требовали от Сафа уничтожать всех, кто дерзнет высадиться на берегу Перевернутой Лилии без письменного разрешения гнорра. Проблема была в том, что теперь гнорр явился собственной персоной, но это был уже не тот гнорр.

Тем временем Лагха успел преодолеть три четверти пути. И хотя подъем давался ему нелегко, и хотя жар и одышка делали каждый его шаг мукой, почти никто, кроме пар-арценца и еще одного человека, очень и очень хорошо известного Эгину, не догадался, сколь много сил утекает сквозь пальцы и кожу гнорра с каждой минутой.

На площадке возле деревянных ворот с железными заклепками Лагха остановился и поднял взгляд вверх.

– Саф, я хочу переговорить с тобой! - требовательно заявил гнорр. - У меня есть для тебя новости!

Ему никто не ответил. Но Лагха, исполненный достоинства, даже не думал уходить. Он просто стоял и ждал.

Первые две минуты каменная утроба крепости пребывала в полном оцепенении. В параличе. Никто не двигался, не стрелял, не говорил. Все только переглядывались, как то случается, когда все понимают, что происходит что-то непостижимое, ужасное и неотвратимое.

Затем, словно по сигналу, крепость взорвалась голосами. Все вмиг зашумели, засуетились и заговорили.

Наконец ворота с лязгом распахнулись. Перед Лаг-хой Коаларой возник всадник. Гнедой жеребец бьш явно оседлан в последний момент - попона позорно съезжала набок с лошадиной задницы, подпруги были очень дурно подтянуты, а затрапезная уздечка совершенно не вязалась с парадным видом всей прочей сбруи. Оставалось совершенно неясным, куда это собирается скакать Саф с двуручным мечом, притороченным справа от седла.

Появление коменданта Перевернутой Лилии на крохотной площадке, верхом на жеребце, в полном боевом облачении, выглядело комично. Но никто не смеялся. И Лагха тоже не смеялся.

– Чего тебе надо, Лагха? - нарочито грубо начал Саф, старательно пряча глаза. (Чтобы облегчить себе эту задачу, он даже надел на голову боевой шлем с решетчатым забралом и распущенным по плечам цветастым шерстяным шлейфом.)

Лагха стоял перед ним, словно призрак, пришедший бессонной грозовой ночью в гости к зарвавшемуся коменданту, чьи земные деньки истекли. Стоял и молчал, сверля взглядом решетку забрала.

– Чего тебе надо, а? - привстав в стременах, повторил Саф, стараясь казаться спокойным и раскованным. Тщетно - голос и дрожащие колени свидетельствовали против него, превращая всю его игру в дешевую буффонаду.

Лагха скрестил руки на груди. Окинул Сафа с головы до ног холодным, властным взглядом и спросил:

– С каких это пор ты, Саф, приветствуешь гнорра Свода Равновесия, сидя в седле?

Наконец Лагха изволил отверзть свои уста!

Все, кто был в тот день на Перевернутой Лилии, стали свидетелями этой исторической сцены. Но как любили отмечать впоследствии писаки, творящие историю при помощи перьев и пшеничного пурпура, никто не понимал, почему все происходило так, а не иначе.

«Мышь и змея, ну точно тебе говорю!» - ударил в ладонь кулаком Альсим, когда Саф на глазах у своего гарнизона спешился и… подойдя к гнорру, поцеловал его руку. - Мышь целует змеиный хвост. Змея одобрительно скалится.

«Ну, Хуммер его раздери… ну мощный мужик этот хренов гнорр», - восхищенно и немного испуганно прошептал один лучник на ухо другому. Прильнув к бойнице, они в полной растерянности наблюдали за тем, как Саф, только что велевший им приготовиться к бою не на жизнь, а на смерть, снимает свой шлем и бросает его под ноги жеребцу.

– Я рад, что благоразумие и здравый смысл по-прежнему главные среди твоих добродетелей, Саф, - сурово, но с одобрением сказал Лагха Коалара, проходя через ворота крепости первым.

– …не моя вина, милостивый гиазир гнорр, я лишь выполняю ваш собственный приказ не пускать никого без письменного разрешения гнорра… - Саф плескался в чане собственного косноязычия, словно лягушка в крынке с молоком. Но не взбить ей сливок для себя. Лишь для Лагхи Коалары.