Любава

Повернувшись, на плохо слушающихся ногах мэр начал спускаться с порожка. Но, не заметив развязавшийся шнурок, наступил на него и, взмахнув руками, ничком грохнулся с нижней щербатой ступени, последним усилием направив свое падение вбок, на траву, угодив выдающимся животом прямо в недавно извергнутый завтрак дам. Дамы в ужасе бросились поднимать матерившегося и сыпавшего проклятиями в сторону непутевого священника угрозами драгоценного Сергея Николаевича.

Качнув головой и вздохнув, Илия вернулся в Зоськино жилище.

— Ну что же… Вот вам ребенок, вот его или ее родители. Забирайте, — произнес он и, развернувшись, отправился к себе.

Илия понимал, что для девочки, привыкшей прятаться ото всех, а особенно от матери, спрятаться от чужаков в родной деревне труда не составило. Неделю ездили инспекторы в надежде забрать ребенка, неделю ее искал священник — безрезультатно. Любава исчезла. Но даже подать в розыск пропавшего ребенка было невозможно — по документам Любавы вообще не существовало.

В последний свой приезд инспекторы посоветовали священнику обратиться к психиатру, окончательно уверившись, что у того явные галлюцинации. Добиться же от задержанной Зоськи, также, как и от ее сожителя, хотя бы слова о якобы ее дочери так и не удалось. Страдая от страшного похмелья, та вообще не понимала, о чем и о ком ее спрашивают, будучи даже не в состоянии осознать, что она родила ребенка. А уж о существующем она и вовсе не помнила.

Мэр свою угрозу выполнил, и к концу недели в деревню нагрянули представители епархии во главе с епископом. Тот, попытавшись разобраться в ситуации, понял только одно: иерей сошел с ума. Очевидно, на фоне какого-то весьма заразного вируса, ибо с ума сошли и все, находившиеся в этой убогой деревушке — все как один твердили о призраках. Иерей же, отрицая наличие тех самых призраков, твердил о девочке, якобы приходившей к нему.

Илия же, к тому времени и сам начавший сомневаться в здравости собственного рассудка, уже будучи совершенно не уверен в том, что Любава и впрямь оказалась живым ребенком, скрыть свои сомнения не мог.

Епископ, будучи в весьма рассерженном состоянии, в довольно резких выражениях отчитал священника за распространение и укоренение среди местного населения ереси, противной его служению Господу. В конце отповеди он сообщил нерадивому иерею, что тот, в связи со сложившимися весьма неприятными обстоятельствами, отзывается с места службы и направляется в один из отдаленных монастырей на послушание до окончания разбирательства по его делу. И в обязательном порядке священник обязан был пройти освидетельствование у психиатра.

Также епископ сообщил опальному священнику, что в Ивантеевку будут направлены двое других священнослужителей, которые, во избежание повторения сложившейся ситуации, будут проживать в Бережках.

Неожиданно даже для самого себя Илия в ответ сообщил епископу, что желает сложить с себя сан.

Глава 20.1

Уезжал Илия с тяжелым сердцем. Всю неделю он чувствовал, что сходит с ума. Даже сам себе не мог он ответить на вопрос, привиделась ему живая Любава или нет. Поиски девочки не привели ни к чему. За все десять дней с тех пор, как сбежала, Любава не появилась ни разу. Ее никто не видел. Конфеты, по-прежнему регулярно оставляемые строителями, лежали сиротливыми кучками там же, где те их оставили. Ночами девочка больше не приходила, и еда, которую Илия оставлял на столе, оставалась нетронутой. Девочка исчезла.

Единственное, что утешало мужчину, было то, что вместе с Любавой исчезли и кроссовки, и курточка, и рюкзак, которые он покупал для нее. Хотя, по прошествии нескольких дней он уже не был уверен даже в том, покупал ли, или это игры его больного воображения. Но, если покупал, и если девочка все-таки существует, тогда ей хотя бы тепло.

Старики, видя, как он потерянно бродит по округе, крестились и значительно переглядывались. Периодически он слышал, как они шептались, что история повторяется, и вскоре начал замечать, что за ним тенью бродит кто-нибудь из стариков или строителей, старательно делая вид, что проходили мимо случайно.

Узнав, что он сложил с себя сан, они всей деревней собрались ехать в епархию, чтобы просить епископа вернуть им их батюшку. Илия с трудом уговорил их оставить все как есть, убеждая в том, что это только его решение — не мог он более служить Господу с той истовостью и верой, что и раньше. Встреча с Любавой перевернула его жизнь с ног на голову, и сейчас он и сам не мог понять, куда он идет и во что верит.

Наступил день отъезда. С утра Илия обошел все ставшие дорогими его сердцу места, посмотрел на растущий потихоньку храм, сожалея, что уже не увидит, как он будет расти и воссияет прежней красотою, навестил каждого из стариков, попрощавшись. Утешая плачущую баб Маню, он пообещал забрать их с Петровичем к себе, как только устроится в мирской жизни. Расставаться было тяжело со всеми стариками, хотя он и знал, что Анна не даст им пропасть, но с баб Маней и Петровичем, ставшими ему совсем родными, расставание было особенно тяжким.