Любава

— Это первая и основная часть обета. Также он поклялся, что его потомки, пока живет его род, будут следить за тем, чтобы храм, давший им жизнь, также жил. Увы, мы не выполнили наказ нашего предка. И хотите верьте, хотите нет, но обет, когда-то данный Кузьмой, имеет великую силу, и наша жизнь действительно связана с этим храмом. Не так давно многочисленный род Протасовых сегодня практически вымер. Из всех Протасовых остались лишь я и мой племянник. Я не могу иметь детей, да даже если бы и могла, род не передается по женской линии, а племянник… Ему двадцать пять лет, пока не женат, и большой вопрос, успеет ли он жениться и оставить после себя сына. Он болен, и серьезно. Правда, когда я обнаружила бумаги и передала их в епархию, настояв на восстановлении храма, у Димы наступила ремиссия, — Анна посмотрела на Илию. — Звучит фантастически, да?

— Вовсе нет. Но Кузьма был весьма самонадеян, давая подобный обет. Невозможно знать, какими будут твои потомки через сто, через двести лет, — задумчиво ответил священник.

— Кузьма отчаялся. И такой обет дал от отчаяния, понимая, что он последний в роду. А по поводу потомков… Он рассудил совершенно правильно — если потомки перестанут ценить память предков, потеряют свои корни, и наплюют на то, что дало им жизнь — они не достойны продолжения в веках. И я считаю, что он прав. Мы, вернее, наши деды и прадеды, уехавшие из страны непосредственно перед революцией, не знали, что храм уничтожен. Не поинтересовались его судьбой, предполагая, что если его и разорили, то он все равно цел — ну у кого поднимется рука на такую красоту? К сожалению, поднялась… — Анна задумалась, перебирая в пальцах ремень сумочки.

— Вы родились и выросли за границей? Вы прекрасно говорите по-русски. Если бы не легкий акцент, я бы сказал, что это ваш родной язык, — Илия, взглянув на собеседницу, снова вернулся к дороге.

— А он и есть родной. Второй родной. Я родилась в Швейцарии, там же и жила. Но дома разговаривали только и исключительно на русском языке, книги были на русском, уроки, которые проводили репетиторы, также велись на русском. Вот и получилось… художественное нечто. А впрочем, все дети Протасовых воспитывались именно так. Где бы мы ни были, но с детьми и между собой всегда разговаривали только на русском языке, и ответов на другом не понимали. Не скажешь по-русски, тебя попросту никто не поймет, — улыбнулась Анна. — Дед считал, что таким образом он сохранит в нас русскую душу и стремление вернуться на родину.

— Получилось? — Илия с интересом перевел взгляд на Анну.

— Возможно, — пожала она плечами. — Протасовы всегда стремились вернуться в Россию. Только мы с сестрами и братом не очень — наша жизнь уже была в Швейцарии, и, как это ни прискорбно, родиной мы считали именно ее.

— Так что же в итоге заставило? — поинтересовался Илия.

— Поиск ответов и понимание, что род погибает. То же самое отчаяние, которое подтолкнуло Кузьму на подобный обет.

* * *

Происходящее в стране Протасовым не нравилось совершенно. Покушения на царя (хоть царь и доброго слова не стоил, но все же!), нападение Германии, в Америке что-то мутилось… Тихо было в Швейцарии и относительно тихо во Франции. Рисковать своими финансами Протасовым очень не хотелось, потому они начали активно переправлять за границу деньги и производства.

Хотя на заводах и фабриках Протасовых рабочие не сильно бузили — были, конечно, и там восстания, но чего восстали, рабочие и сами толком объяснить не могли. Вставали по принципу «все пошли, и я пошел». Поэтому и расходились довольно быстро после выхода к ним хозяина, переводившего разговор в конструктивное рабочее русло. Поговорили, покричали, дополнительный фронт работ (а следовательно, и дополнительную заработную плату) обсудили, ответственных назначили и разошлись.

Но с каждым годом становилось все сложнее удерживать в руках производства, и кое-какие из них начали закрываться, кое-что продавалось, на другие места ставились управляющие. А сами Протасовы все больше и больше разворачивались за границей. Открывались заводы и фабрики в Америке, в Германии, во Франции и даже в Испании. Но жить они предпочитали в Швейцарии, на местах производствами руководили доверенные люди. В 1916 году Протасовы, почуяв, что в России сильно запахло жареным, поставили на все места управляющих, а сами с женами и детьми полностью перебрались в Швейцарию.