Люба – Любовь… или нескончаемый «Норд-Ост»

– Вы не возражаете? Значит, вы согласны. Все всегда расписываются, и вы тоже… – монотонно твердит голос. – Вы вспомнили, что давали расписку. Все всегда расписываются, и вы тоже… Вы тоже! Много раз! Вспомнили?!

Где-то я расписывалась. Действительно, много раз. Как все люди,– хочу сказать, но почему-то не в состоянии раскрыть рта. Я снова куда-то лечу с бешеной скоростью.

– Подышите немного кислородом, Вот так, глубже… уже лучше. Мы все знаем. Нам уже все и вся ваши знакомые рассказали. Мы вам поможем, только вы подумайте. Вы помните, что расписывались.? Хорошо? Отвечайте!… Где? Где вы расписывались? – Этот навязчивый противный голос мешает мне.– Вот здесь, видите? Я вам прочту текст, под которым вы расписались.

Я понимаю отдельные слова, но не могу связать их в предложение и уловить точный смысл… «Рябова, хлорэтилмеркаптан, предупреждена, четвертый курс, токсичность…». Кажется, меня просили не лить на руки, а вот то, что я заболею…

– Вот тут вы и расписались…

Хоть бы они оставили меня в покое!

– Откройте глаза! – И в расстяжечку, как палкой по голове. – От-крой-те гла-за!.. Сейчас вы распишитесь еще раз, и все будет в порядке. Мы станем вас лечить. Немедленно!… Ручка у вас в руке, подышите кислородом…. Нормально?

– У меня все нормально.

– Отлично, распишитесь вот здесь! Во-от здесь!

Господи, все, что угодно! Только бы они от меня отвязались…

Я снова впадаю в забытье. Я вижу себя девочкой с большим бантом, огромного пса и дедушку, который держит меня за руку.

– Глаза!!! Дышите глубже! Расписывайтесь!

– Не могу, я устала. Отдохну, а потом распишусь.

– Без расписки мы не можем вас лечить. Мы не можем знать, с каким веществом вы работали. Для этого вам и надо расписаться. Иначе у вас останутся ожоги на всю жизнь!

– Мне все равно…

– Неправда! Вам не все равно!

– Распишитесь и будете спать.

– Не могу…

– Почему не можете?

– Из-за дедушки… Мне нехорошо…

– При чем тут дедушка? Мы его спросим. Мы сейчас позвоним дедушке.

– Куда? Он умер. Он ничего не велел подписывать.

Я опять куда-то проваливаюсь, но снова прихожу в себя, почувствовав укол.

– Почему покойный дедушка не велел вам ничего подписывать? Это же глупо! Сколько раз в жизни вы подписывали разные бумаги, не спрашивая дедушку. – В голосе слышится откровенное раздражение.

Я пытаюсь им объяснить:

– Дедушка был известным юристом при царе.. Нельзя подписывать, не читая, он мне всегда говорил. Я высплюсь, прочту и подпишу. Честное слово, подпишу! Но, не читая, не могу…

Я хочу еще что-то объяснить, но сил уже нет. Глаза закрываются сами, и лишь иногда до меня доносятся обрывки фраз:

– Ну, и гусь!… Нельзя, маленький вес… Можно добавить.

Пыталась понять, в чем дело. Похоже, я спала и бодрствовала одновременно. Жила какой-то другой, потусторонней и почти спокойной жизнью, но мне мешали разговоры:

– Можно рискнуть… А если не выдержит… Ну, и гусь!.. Иди ты со своим гусем… Физиологический?…

«Странно… Глюкозой… Пусть сами разбираются…»

– Нельзя, пульс плохой… Индивидуумы… Волевая сфера… Иди ты!.. Дрыхнет твоя сфера… Специфика… Камфара? Идиоты! Строфантин… нет же… Куда смотришь, ты?!.. Реакция… Заткнись уже!

– Мне плохо! – крикнула я, и все исчезло…

Я мучительно медленно прихожу в сознание, еще не понимая, что произошло. Отвратительная слабость разливается по всему телу, и я покрываюсь липким холодным потом, мне почему-то очень трудно дышать..

– Все в порядке! – чей-то голос возвращет меня к действительности.– Довольно!.

Каталку везут тихими безлюдными коридорами, пока ко мне снова не возвращается отвратно-кисловатый запах пота, карболки и застоявшейся в утках мочи. Женщины встречают меня с немым участием. Едва заметно Тоня подносит указательный палец к губам, указывая глазами на одну из новых соседок. И, приблизившись, тихо: – У тебя глаза сонные и, вместе с тем, по детски вопрошающие, похоже, в тебя вводили психотропный «самодоносчик». Да?

Я киваю и оглядываюсь по сторонам. На освободившейся утром койке распластано мускулистое, судорожно вздрагивающее тело, соединенное тонкими проводами с металлическим ящиком. Стрелка прибора вычерчивает кривую на шуршащей бумажной ленте. Женщину начинает рвать. Тяжелый крест на ее груди влетает и падает при каждом рывке сильных плеч. Стрелка дергается и попискивает, а иногда даже скрипит.

– Снимите крест! Прибор портится, показания искажаются! – кричит заглянувший в палату врач.

Покрытое испариной женское лицо твердеет, широко раскрытые глаза сужаются будто в бритвенное лезвие, большие руки со вздувшимися жилами прижимают крест к груди.

– Снимите, вам говорят! – Врач протягивает руку, чтобы снять крест, но женщину рвет еще сильнее. – Тетя Даша! – зовет он нянечку и уходит.

Галя успокаивает, женщину, объясняя ей, что крест – это кусок металла, создающий свое магнитное поле. А магнитные поля, как известно, связаны с электрически током…

– Для кого ток, а для кого Бог, – невозмутимо отвечает больная, затихая на подушке.

Запыхавшаяся нянечка, боязливо перекрестившись, снимает с больной крест.