ЛЮ:БИ

Итак, в этом промежутке ей двадцать, седины нет и в помине, зубы – все до единого – целы и белы, фобия еще не проявлена; что же касается остальных параметров, то они более чем хороши. Ей двадцать! Седины нет и в помине! Зубы – все до единого! – целы и белы! Фобия еще не проявлена!.. Ей двадцать, мамочки родные, двадца-ать!.. «Левой, левой…». Поезд навсегда увозит ее из приграничного городка, на вокзале которого последний голубокровый русский отрекся от престола, в отражение – на подоконник? – Европы – вот, собственно, и вся история: почему же, как пишут в дамских романах, так «щемит сердце»?.. Почему хочется, чтоб всё это поскорей закончилось? (что – «всё», обычно не уточняют). Да точно ли Софья – легче без отчества – в своем уме?.. Впрочем, вот он, one way ticket[86] (проверка на вменяемость?) – такой же реальный, как и ее рука, поэтому Софье ничего не остается, как показать билет проводнице (странные, очень странные глаза, замечает она, косясь на самочку в униформе, будто нарисованные!), проходит в вагон и располагается у окошка: прощай навек, уездный снег…. Пусть лучше неизвестность, чем унылые дубли, пусть: Софья вертит в руках билет и улыбается животом; она все, все сможет, со всем справится – да если не она, то кто, в самом-то деле!.. В конце концов, не боги горшки обжигают!.. Ход ее мыслей, впрочем, прерывается пресловутой живой жызнью: «Вечер добрый, – человек, лицо которого кажется нашей героине знакомым, садится напротив. – Как барышню величать?» – «Софьей, только я вам не барышня» – «Да ладно, ладно… А меня Аркадием Андреевичем, – представляется незнакомец. – Куда путь держите?» – «Куда поезд, туда и путь», – увиливает Софья, но попутчик не отстает: «Учиться, небось? В Питер? Сейчас все молодые по городам большим бегут, никто у корыта разбитого сидеть не хочет» – «Соображаете», – Софье не нравится его тон, не нравится, что этот мужик при ней быстро-быстро чистит ухо ногтем мизинца. – «В техникум – или в институт какой?» – он явно не намерен молчать. – «В институт…» – Софье не по себе; надо таких следователей сразу в шею – тоже мне, вежливая! – «Родители, небось, не отпускали?» – он щурится. – «Почему же…» – пожимает плечами Софья, и вдруг ахает: опс-топс, батюшки-святы, да это ведь ее отец, papa собственной персоной! Сразу-то не признала… Но что с ним? Как будто картонный… или из пенопласта какого крашеного… А рожа-то, рожа!.. И с какого перепугу допрос чинит?.. А вырядился, вырядился как!.. Ну и упаковочка… Софья губы кусает, озирается: точно, недоброе задумал, черт старый! На нее ведь прямо идет, того и гляди – копытцем раздавит! Да вот же, вот же оно – копытце… и еще… еще одно… «Чем тя породил – тем и убью!» – за ширинку держится, а потом хвостом, хвостом по полу: щелк… «Куды бечь?» …щелк! Что делать-с? Люди-и-и! …щелк! Нет никого… Вера Павловна одна, параличом разбитая, в подвале темном плачется – до руки ее, разве, дотронуться? Спасти – или спастись?.. И вот уж поле, поле перед Софьей огромное, и дева на поле том, что лица меняет, будто маски бумажные – да только из человечинки маски те: утром Любкой кличут ее, ночью – Любонькой[87]… «Help! Help me! I need somebody!»[88] – кричит Софья, но Любка-Любонька только руками разводит: «Нипаложна, деушк, ВерПалны сны обслуживаю, не с руки мне и за тебя еще срок мотать! Тут, знаешь, в ЛитОкопе-то, хрен редьки не слаще. А по закону жанра со страницы не спрыгнешь… – тут же скрутят, крылья подрежут: и будешь, как все…» – «Что-что? Что ты говоришь?» Чао, бамбино, сорри: дверь в светлое будущее с треском захлопывается. Софья сначала пятится, а потом припускает что есть духу, только пятки сверкают: хлоп-хлоп, клац-клац… Вагон четвертый, вагон пятый, вагон седьмой… Хлоп-хлоп… одиннадцатый, двенадцатый… А странный поезд-то, думает она, и как сразу не заметила? клац-клац! двадцать первый, двадцать второй… на полках – манекены да куклы резиновые: все для служивых – по мишеням постреляют, тут же и облегчатся: «Очень грррамотный ход, очень, очень своевррременный!..» – говорит и показывает Москва – хлоп-хлоп, тридцатый, тридцать первый… «В какой благословенный уголок земли перенес нас сон?..»[89] – клац-клац – «Пред ними лес; недвижны сосны в своей нахмуренной красе[90]…» – хлоп-хлоп – лишь Софья в лес – и черт за нею![91] – хлоп-хлоп, клац-клац, хлоп-хлоп, клац-клац, хлоп…