Лицо в зеркале

Не прижимался спиной к стене, не избегал поворачиваться спиной к открытому дверному проему, при Перемещении не бросал короткие взгляды направо — налево, не старался двигаться на полусогнутых ногах, чтобы и любой момент сгруппироваться и открыть стрельбу. Если бы он все это делал, ему пришлось бы признать: он боится мертвеца.

Но это была правда. Он боялся, пусть в этом не хотелось признаваться даже самому себе.

Приступ клаустрофобии в кабине лифта, ожидание встречи с Рольфом Райнердом в холле пятого этажа были попытками отвлечься от настоящего страха, противоречащей всем законам логики убежденности в том, что Данни поднялся с каталки в морге и непонятно зачем отравился домой.

Этан не верил, что мертвецы могут ходить.

Сильно сомневался, что Данни, живой или мертвый, может причинить ему вред.

Тревожило другое: возможность того, что Данни Уистлер, если он действительно покинул больничную теплицу по собственной воле, был Данни только по имени. Он, чуть не утонув, провел три месяца в коме, и в его мозгу могли произойти необратимые изменения, Которые сделали бы его опасным.

И хотя в Данни было не только плохое, но и хорошее, во всяком случае, он признавал, что Ханна напрочь лишена пороков, его отличала крайняя безжалостность, и он не стеснялся применить силу. В преступном мире успеха добиваются не безупречными манерами и обаятельной улыбкой.

Он мог разбивать головы, когда понимал, что без этого не обойтись. Но иногда разбивал, если в этом и не было особой необходимости.

И если от Данни осталась темная половина, Этан предпочел бы не встречаться с ним. За долгие годы их отношения не раз и не два кардинально менялись, и не стоило исключать еще одного грядущего поворота.

В просторной гостиной стояли современные диваны и кресла с обивкой цвета соломы. А мебель — столы, стулья, комоды, буфеты, декоративные предметы — была китайским антиквариатом. То ли Данни нашел лампу с джинном и пожелал себе утонченный художественный вкус, то ли нанял очень дорогого дизайнера по интерьерам.

Из окон, высоко вознесенных над оливковыми деревьями, открывался вид на дома на противоположной стороне улицы и на небо, напоминавшее пропитанные водой угли и золу огромного, давно погасшего кострища.

Издалека донесся автомобильный гудок, перекрывший ровное урчание транспортного потока на Уилширском бульваре.

Дождь легонько постукивал по окнам: клик-клик-клик.

Но все эти звуки доносились снаружи. В гостиной стояла тишина. Слышалось только его дыхание. Да бухающие удары сердца.

Этан вошел в кабинет в поисках источника неяркого света.

На резном столике стояла бронзовая лампа с абажуром из алебастра. Нежно-желтый свет отражался многоцветьем от перламутровых вставок.

Ранее на столе в рамочке стояла фотография Ханны. Теперь она исчезла.

Этан вспомнил собственное удивление, когда увидел эту фотографию в свое первое посещение квартиры, одиннадцать недель тому назад, после того, как получил право вести все дела Данни.

Удивление соседствовало с испугом. Пусть Ханна уже пять лет как умерла, присутствие фотографии показалось ему актом эмоциональной агрессии, оскорблением ее памяти. Не могла она быть объектом любви, а когда-то и объектом желания, для человека, посвятившего жизнь преступлениям и насилию.

Этан фотографию не тронул. Да, закон позволял ему по своему усмотрению распоряжаться всей собственностью Данни, но он чувствовал, что на эту фотографию в красивой серебряной рамке его юрисдикция не распространяется. Он не может ни взять ее себе, ни уничтожить.

В больнице, в ночь смерти Ханны, а потом на похоронах, Этан и Данни заговорили друг с другом после двенадцати лет разлуки. Однако общее горе их не сблизило. За последние три года они не перекинулись ни словом.

На третью годовщину смерти Ханны Данни позвонил ему, чтобы сказать, что за последние тридцать шесть месяцев он долго думал о ее безвременной кончине в тридцать два года. И в результате ее уход, осознание, что в этом мире ему с ней уже никогда не встретиться, подействовали на него, изменили раз и навсегда.

Данни заявил, что отныне будет жить в рамках закона, полностью отойдет от криминала. Этан ему не поверил, но пожелал удачи. Более они не разговаривали.

Позднее ему стало известно через третьих лиц, что Данни ушел из активной жизни, больше не видится с Прежними друзьями и деловыми партнерами, превратился в отшельника, общается только с книгами.

Слухи эти не произвели на Этана особого впечатления. Он не сомневался, что рано или поздно Данни Уистлер возьмется за старое, собственно, и не верил, что его давний друг обрубил все свои связи с преступным миром.

Потом он узнал, что Данни вернулся в лоно церкви, каждую неделю ходит к мессе и держится со смирением, ранее ему совершенно несвойственным.