Лицо в темноте

Дверь была открыта — дверь спальни ее отца и Бев. Иногда по ночам оттуда доносился смех. Комната Элис, всегда такая спокойная и опрятная, превратилась в гостиную с книжными полками и телевизором на столике. Ее комната. Эмма заглянула внутрь.

Куклы исчезли, как и лампа в виде Микки-Мауса, и веселые бело-розовые цвета. Здесь уже давно не спала и не мечтала никакая девочка. Теперь это, несомненно, комната для гостей. Искусственные цветы, голливудская кровать, заваленная пестрыми подушками, аккуратно сложенные журналы и книги. Исчезли занавески и милый пушистый коврик. Их сменили римские шторы и ковер от стены до стены.

— Это моя комната, — глухо произнесла Эмма. — Здесь бы ли обои с розочками и фиалками, розовые занавески с оборками, а на кровати белое стеганое одеяло. На полках у меня были куклы и музыкальные шкатулки. Наверное, такую комнату хотят иметь все маленькие девочки. Бев это понимала. Не знаю, почему-то я думала, что здесь все останется по-прежнему.

Майкл вспомнил цитату, запавшую ему в голову еще с колледжа.

— «Все меняется, но ничего не исчезает». — Он смущенно пожал плечами, ибо не относился к числу тех, кто любит говорить цитатами. — Все осталось у тебя в голове. Вот что главное.

Эмма молча повернулась и посмотрела на комнату Даррена.

— Я лежала в кровати. Что-то разбудило меня. Думаю, музыка. По-настоящему я ее не слышала, только чувствовала. Вибрацию низких частот. Я гадала, что это за песня, чем занимаются гости. Мне ужасно хотелось стать взрослой, тогда меня будут пускать на вечеринки. Я что-то услышала. Не знаю. Но я… Шаги, — вдруг вспомнила Эмма, и сердце у нее чуть не выпрыгнуло из груди. — Кто-то шел по коридору. Я хотела, чтобы это был папа или Бев, чтобы они поговорили со мной. Возможно, мне удалось бы уговорить их, и они разрешили бы спуститься вниз. Только это был не папа и не Бев.

— Спокойнее, — произнес Майкл, увидев, что у нее на лбу выступил пот. — Не торопись.

— Заплакал Даррен. Я слышала, как он плачет, и встала. Элис говорила, чтобы я не приносила ему Чарли, но Даррен любил спать вместе с Чарли, и он плакал. Я собиралась отнести ему Чарли и немного поговорить с ним, пока он снова заснет. Но в коридоре было темно. — Эмма оглядела коридор. — А ведь для меня всегда оставляли свет. Я очень боюсь темноты. В темноте прячутся твари.

— Твари? — нахмурился Майкл.

— Я не хотела выходить в коридор, в темноту. Но Даррен все еще плакал. Я вышла в коридор, в темноту, и теперь услышала музыку. Она была очень громкой, я испугалась. — Эмма бессознательно двинулась к двери. — Я слышала, как они шипели в углах, царапали стены, шелестели коврами.

— Что ты слышала? Что?

— Чудовищ. И… не помню. Я не помню, подошла ли к двери. Она была закрыта, я знаю, что она была закрыта, но не помню, открыла ее или нет.

Эмма остановилась у порога. На миг она увидела комнату такой, какой помнила: заваленную игрушками Даррена, раскрашенную яркими красками, с его кроваткой, креслом-качалкой, новым трехколесным велосипедом. Затем эту картину сменила реальность.

Дубовый письменный стол, кожаное кресло, фотографии в рамках, стеклянные полки, заставленные всякой всячиной.

Комнату брата превратили в кабинет.

— Я побежала, — наконец выдавила Эмма. — И больше ничего не помню, кроме того, что побежала и упала.

— Ты говорила отцу, когда он навещал тебя в больнице, что подошла к двери и открыла ее.

— Все было как во сне. А теперь я почти ничего не помню. Все поблекло.

— Наверное, так и должно быть.

— Он был такой красивый. Прекрасный. Я любила его больше всех на свете. Все любили его. — Глаза Эммы наполнились слезами. — Уйдем отсюда.

— Пошли.

Майкл повел ее по коридору, затем по лестнице, с которой она упала много лет назад. Он бросил быстрый извиняющийся взгляд.

— Простите, моей жене стало нехорошо, — объяснил он миссис Штайнбреннер, выскочившей из кухни.

— О! — Сначала появились раздражение и разочарование, потом надежда. — Проследите, чтобы она хорошо отдохнула. Как видите, этот дом просто создан для детей. А в Долине даже не мечтайте вырастить здорового ребенка.

— Да. — Майкл увлек Эмму к выходу и, заняв место водителя, бросил через плечо: — Мы свяжемся с вами.

Если бы он не был так обеспокоен состоянием Эммы и перспективой вести дорогой автомобиль, он бы, возможно, заметил темно-синий седан, тронувшийся следом за ними.

— Извини, — пробормотала Эмма, когда они выехали на дорогу.

— Не говори ерунды.

— Нет, правда. Я не справилась с делом.

— Ты сделала все замечательно. — Майкл, ощущая неловкость, потрепал ее по руке. — Слушай, я никогда не терял близких людей, но могу представить, каково это. Не мучай себя, Эмма.

— Оставить все в прошлом? — Она выдавила слабую улыбку. — Я надеялась, что, если приду в дом и буду думать о той ночи, воспоминания вернутся ко мне. Но этого не случилось… Знаешь, ты настоящий друг.

— Точно, — пробормотал Майкл. — Есть хочешь?

— Да, умираю от голода.

— Я угощу тебя бургером. Надеюсь, — добавил он, пытаясь вспомнить, что у него имеется в бумажнике.

— Люблю бургеры. Но поскольку ты мой друг, то угощаю я.