Лицо в кадре

— Откуда я знаю? — вяло огрызнулся он.

— А то, что двести рублей получает инженер за целый месяц работы, об этом вы знаете?

— Ну, знаю.

— А вы за одни брюки отдаете такую сумму. Не жалко? Объясни, может я чего-то не понимаю?

Рыжий криво улыбнулся, но промолчал.

— Объясни мне по-человечески, почему, покупая, нужно стыдиться покупки? Ведь тебе сейчас стыдно, я же вижу.

— Это вы у нашей промышленности спросите, — рыжий еще ниже опустил голову.

— Согласен, — кивнул Логвинов. — С нее спрос, но ведь и тебя спросить хочется: ну, зачем переплачивать; они что, эти штаны, которые ты купить хотел, в десять раз прочнее обычных? Если так, нечего стесняться. Я и сам купил бы за двести с десятикратным запасом прочности. Или, может, они в десять раз красивее? Тогда почему в десять?

— Не знаю, — выдавил из себя рыжий.

— Тогда почему?

Рыжий готов был расплакаться. Он стал тереть и без того красные глаза.

— Они линяют…

Это было так неожиданно и комично сказано, что сначала Логвинов, а за ним и все остальные рассмеялись. Рыжий тоже заулыбался.

— Ладно, — Логвинов протянул ручку. — Распишись здесь, и предупреждаю: в следующий раз будет не до смеха. Это же касается и вас, — сказал он Максимову. — Даже преимущественно вас… Вот ваши пропуска. До свидания…

Оба, попрощавшись, вышли из кабинета.

— Максимов, похоже, тертый спекулянт, — сказал Логвинов, когда дверь кабинета закрылась. — Как вы думаете, Владимир Николаевич?

— Возможно, — откликнулся Скаргин.

— А второй — совсем зеленый. В девятом классе учится, школа здесь, по соседству.

— Будем надеяться, что урок пойдет ему на пользу, — Скаргин поднялся и прошелся по кабинету. — Ты свободен?

— На сегодня ничего срочного.

— Прекрасно, — Скаргин побарабанил пальцами по подоконнику. — Ты слышал что-нибудь об убийстве Евгения Адольфовича Пруса? — спросил он.

— Вроде, нет.

— Дело вел Соловьев. Следствие приостановлено за нерозыском убийцы. Постановление подписано вчера.

— Проверка? — спросил Логвинов.

— Да. С сегодняшнего дня вы с Сотниченко входите в специальную группу. Решение согласовано с вашим руководством. Оперативное совещание через час, у меня.

3.

Разговор шел к концу.

Утомленный вопросами, Соловьев расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он механически листал дело, но всякий раз, дойдя до последней страницы — своего собственного постановления, — перечитывал ее, морщил лоб, словно удивляясь, как попала сюда эта бумага. Молча закрывал он папку, чтобы через минуту, забывшись, снова перелистать страницы и наткнуться на последний по описи документ.

— Твоя беда в том, — заметил Скаргин, — что ты работал все это время практически над одной версией.

— Я до сих пор не считаю свою версию неподтвердившейся, — упрямо возразил Соловьев.

Сотниченко безнадежно махнул рукой и отвернулся к окну, показывая, что отказывается участвовать в споре.

— Я не смог собрать доказательств, что Пруса убил Фролов, — уже не в первый раз повторил Соловьев. — Соберите их, и убийца у вас в руках.

Казалось, что, пытаясь убедить в своей правоте, сам он до сих пор не верит ни в справедливость решения о передаче дела, ни в свое поражение.

— Ясно: раз труп найден в мастерской Фролова, значит, и убийца он, — не без иронии прокомментировал Сотниченко и снова уставился в окно.

Сидевший у двери Логвинов оторвался от записной книжки.

— Ты не прав. Слишком очевидное зачастую пугает нас потому, что лежит на поверхности. А где гарантия, что оно обязательно окажется ложным?

— Не философствуй, — поморщился Сотниченко. — Говори прямо, если есть что сказать.

— Я думаю, нельзя исключать первоначальную версию только потому, что она кажется нам слишком простой, — пояснил Логвинов. — Ее придется проверять параллельно с остальными.

— Чепуха, — энергично возразил Сотниченко. — Опрошены соседи Фролова, его клиенты, проверено, что в момент убийства он находился вне мастерской, его там просто не было. В чем тут можно сомневаться?

— Постойте, — прервал спор Скаргин и обратился к Соловьеву: — Расскажи толком, что стало со сберкнижками убитого, я что-то совсем запутался.

Соловьев, по-прежнему рассматривавший собственное постановление, в очередной раз захлопнул папку с делом.

— У Евгения Адольфовича были две сберегательные книжки. На одной — семнадцать тысяч рублей, на другой — двадцать два рубля. Есть выписки с лицевого счета.

— Интересно, — вставил Сотниченко.

— Да, — согласился Соловьев. — Тем более интересно, что на второй книжке до ноября прошлого года лежало четыре тысячи двадцать два рубля. Десятого ноября со счета были сняты ровно четыре тысячи, а двадцать два рубля остались.

— Странная сумма, — сказал Логвинов. — Вы не находите?

— Я изучил копии счетов из сберегательной кассы и установил, что Прус делал взносы по пятнадцать, двадцать, двадцать пять рублей. Иногда больше, иногда меньше, но регулярно, хотя и не в одни и те же дни.

— И обе пропали? — спросил Сотниченко.

— Бесследно, — подтвердил Соловьев меланхолично. — И что самое странное, никаких попыток получить деньги, закрыть счет или хотя бы снять часть вклада.