Гонения, запреты, навязывание идей и формы, унижения, оскорбления, «шефство» полуграмотных бюрократов над гениями — все здесь делается от имени народа и для народа. В этом смысле «социалистический реализм» даже на словах не отличается от гитлеровского национал-социализма. Один югославский литератор венгерского происхождения, Эрвин Шинко, провел интересную параллель в ряду «теоретиков искусства» той и другой диктатуры:
Л. И. Тимофеев, советский теоретик:
«Литература — это идеология, помогающая человеку узнать жизнь и действовать в ней».
«Грюнденданкен националсоциалистишер культурполитик»:
«Художник не может быть только художником, он всегда — воспитатель».
Балдур фон Ширах, вождь гитлерюгенда:
«Каждое истинное произведение искусства обращается ко всему народу».
Андрей Жданов, член Политбюро ЦК ВКП(б):
«Все гениальное — доступно».
Вольфганг Шольц в «Грюнденданкен…»:
«Политику национал-социализма, а следовательно, ее часть, именуемую культурной политикой, определяет фюрер и те, кому он это поручил… Если мы хотим знать, что такое культурная политика национал-социализма, вглядимся в этих людей, в дело, которым они заняты, в директивы, от них исходящие и направленные на то, чтобы окружить себя единомышленниками, сознающими всю ответственность за высокое поручение».
Емельян Ярославский на XVIII съезде ВКП(б):
«Товарищ Сталин вдохновляет художников, дает им руководящие идеи… Решения ЦК ВКП(б) и доклад А. А. Жданова дают советским писателям целостно выстроенную программу работы».
Деспотические режимы, даже противоборствующие, самооправдательством занимаются столь похоже, что просто не в состоянии избежать языковой подобности.
6
Притеснительница научной мысли и демократических свобод коммунистическая олигархия не может не вызывать всеобщей коррупции духа. Князья-феодалы и капиталистические магнаты платили когда-то художникам как могли и желали, оказывая творческим людям материальную поддержку и одновременно коррумпируя их. В коммунизме же коррумпирование — составная часть государственной политики.
Правило коммунистической системы — брать за горло, подавлять всякую духовную деятельность (в основном это как раз и касается произведений наиболее глубоких, оригинальных), а с другой стороны, щедро одаривать, стимулировать, идти, не стесняясь, на прямой подкуп всего, что, по мнению системы, полезно «социализму», то бишь ей самой.
Даже если оставить в стороне скрытые и наиболее безобразные виды подкупа («Сталинские премии», «высокое» покровительство, жирные гонорары за выполнение «частных» заказов бюрократической знати и т. д.), в чем система оголяет свой экстремизм, свои крайности, все равно факт остается фактом: она в принципе весьма склонна к коррумпированию интеллигенции, особенно людей искусства. Можно отменить «дары» властей предержащих, отменить цензуру, но дух коррупции и нажима тем не менее никуда не денется.
Основа коррупции и нажима, их источник — партийно-бюрократический монополизм, полностью поработивший общество. Человеку творчества деться некуда. Идет ли речь о его идеях или его заработке, силу эту он обойти не может. Хотя эта сила не есть непосредственная власть, но она — везде, во всех порах. И последнее слово всегда за ней.
В то же время для художника по чисто практическим соображениям крайне важно, чтобы «удавка» и централизм ощущались как можно слабее, пускай это и никак не меняет существа его положения в обществе. Поэтому для него жить и работать, скажем, в Югославии намного легче, чем в Советском Союзе.
У порабощенного человеческого духа нет выбора, он вынужден подчиниться коррупции. И поинтересуйся кто-либо причинами, почему в Советском Союзе вот уже четверть столетия практически не появлялось значительных художественных произведений (особенно в литературе), он открыл бы для себя, что коррумпирование интеллигенции играет тут роль не меньшую (если не большую), чем само порабощение.
Преследуя, шельмуя, принуждая к позорному самобичеванию («самокритике») истинных творцов и приманивая вместе с тем людей послушных привилегированными «условиями труда» — высокими гонорарами, премиями, дачами, курортами, льготами, автомобилями, депутатскими мандатами, агитпроповской протекцией и «великодушным покровительством», — коммунистическая система фавориткой своей избирает посредственность — зависимую и творчески бесплодную личность.
Ничего странного поэтому, что крупнейшие художники, поставленные перед выбором между жизнью впроголодь (да еще под вечной плеткой) и «милостью» хозяев, теряли ориентацию, а с тем — веру и мощь. Самоубийство, отчаяние, бегство в пьяный угар, разврат, потеря внутренней устойчивости, цельности как результат самообмана и обмана других — все это очень часто сопутствовало судьбе тех, кто по-настоящему хотел и мог создавать новое. Так человеческий дух был принуждаем творить — ибо жить без творчества не в его силах, — объятый отчаянием, но под идиотской маской оптимизма. Существование в подобных условиях — это ли не доказательство его непобедимости и это ли не показатель нищеты и мерзостной уродливости самой системы?