Лицо под маской

– Ну вот. Видимо, пожелание перед завтрашней операцией, – прокомментировала я.

– Слушай, а ты не боишься надевать маску, поглядев на Карло? Вдруг она не захочет сниматься… – неожиданно спросила Лавиния. – Мне вот жутковато как-то делается.

– Почему-то не боюсь, – я понюхала масло во флаконе и закупорила его. – Наверное, дело в том, что с самого начала Венеция приняла меня как свою.

– Будь осторожнее, – совершенно серьезно ответила мне госпожа Редфилд. – Смотри, куда шагаешь.

Я кивнула и неожиданно даже для себя сказала:

– Куда больше меня пугают старые зеркала. И от того, что на портрете Лауры Виченте появилось какое-то зеркало, мне не по себе.

– Да, пожалуй… Только тьма знает, кто и что может поселиться в глубине старого стекла.

Меня передернуло.

Перед завтрашней операцией мне нужно было поговорить с Карло. Меня ждали к ужину в Ка’Контарини, и милейшая Джузеппина чуть было не обиделась, когда я сообщила, что собираюсь есть вне дома. Гнев на милость она сменила только тогда, когда я отдала ей распечатки рецептов креольской и каджунской кухни, присланных мисс Ла Вироль, секретаршей моей матушки.

Выйдя из гондолы, я отправила Массимо отдыхать – неизвестно, насколько я задержусь у Контарини, и в любом случае домой меня отвезут на их катере. Беатриче, перебравшаяся в этот особняк еще вчера, пока не очень освоилась с ролью невесты и жалась к Карло. После ужина мне даже пришлось мягко попросить ее оставить нас с пациентом наедине.

Наконец двери малой гостиной затворились, и Карло устроился в кресле напротив меня.

– Волнуетесь? – спросила я.

– Уже нет, – ответил он спокойно. – В первый раз, когда пытались это снять, нервничал ужасно, а сейчас понял, что от меня уже ничего не зависит. Как будет, так и будет. А сколько продлится… операция?

– Это зависит от многих факторов. От полутора до четырех часов.

– Ну, то есть к вечеру-то я уже точно буду знать, с каким лицом мне жить дальше?

– Нет, Карло, – я покачала головой. – По окончании операции на семьдесят два часа, пока будет приживаться pellis, я погружу вас в сон. Нельзя оставлять даже малейшей вероятности, что вы заденете новую кожу.

– Понятно, – он потрогал серебряную маску на своем лице, потом, оживившись, сказал: – Я принес свой снимок, сделанный незадолго до… этого. Оказывается, он был у Беатриче.

Я взяла картинку. Очень красивый молодой человек, весело смеясь, протягивает бокал с красным вином навстречу невидимому собеседнику. Хорошее лицо, было бы здорово, если бы удалось полностью восстановить соответствие.

– Скажите, Карло, а почему вы не искали Беатриче тогда, год назад?

– Ну, тут все очень просто, – усмехнулся он. – Сперва я был в ярости и во всем винил Беа. Потом стал думать и анализировать и понял, что она-то уж точно ни при чем. Стал искать… ну, насколько мог искать с маской вместо лица. Даже у нас, в Венеции, все-таки не принято ходить в маске всегда. Отправлял слуг, просил друзей, куда-то обращался сам, но поиски мои словно упирались в стену – родных у нее нет, спрятать ее мог только брат, но он умер. Никакие официальные органы о Беатриче Каталани ничего сказать не могли.

Он встал, прошелся по гостиной, потом резко повернулся ко мне:

– Пьетро сказал мне о ваших подозрениях. Этого дурачка, Гвидо, я немного знал, и согласен: ему не по зубам такая сложная магия, как эта, – Карло вновь дотронулся до маски. – Но вот убейте, я не могу понять, кому я так помешал! Конечно, мой образ жизни был далеко не безупречным…

– Хорошо, что ты это понимаешь, – сказал вошедший в гостиную Пьетро. – Не помешаю?

– Мы практически закончили, – ответила я. – Вы хотели мне показать, где я буду работать завтра.

Взяв скальпель, я вознесла короткую молитву Бригите и сделала разрез точно по границе нормальной кожи и непостижимым образом соединенного с ней металла. Амулеты, останавливающие кровоток, исправно работали, те редкие капли, которые не улавливались, снимал тампоном Родерико Ди Майо. Я знала, что справа и чуть сзади, за щитом, отгородившим стерильную зону, стоят Лавиния, Пьетро и Беатриче. Напрасно, конечно, девушка пожелала присутствовать – зрелище будет неаппетитное. В роли анестезиолога сегодня выступал Джованни Тедеска, врач семьи Контарини. Его заботой было погрузить пациента в глубокий магический сон и следить за жизненными показателями.

Разрез дошел до конца, завершив круг, и я посмотрела на Родерико:

– Ну что, пробуем снять?

– Как ты думаешь, она полностью вросла в кожу или только по краям? – ответил он вопросом на вопрос.

– Ты же понимаешь, как бы там ни было, делать надо.

И, подцепив серебряный край маски, я осторожно за нее потянула…

Много позже, вспоминая эту операцию, я понимаю, что не взялась бы за нее ни за что, ни за какие блага этого и иных миров, если бы знала, что нас ждет. Больше никогда в жизни мне не было так страшно.