Лицо под маской

Когда Массимо вывел лодку на простор лагуны, ветер разогнал тучи и выглянуло солнце. В золотой дымке перед нами покачивалась на волнах Венеция, Серениссима, прекраснейший город мира. Сияли купола церквей Единого, нестерпимо блестели острые шпили храмов Великой Матери, возвышалась над площадью Сан-Марко красная кирпичная Кампанилла, сверкали волны лагуны и парили над ними чайки. Обе мы словно завороженные не могли отвести глаз от силуэта города, ждущего нас впереди.

Синьора Пальдини и Альма Хендерсон смотрели друг на друга без удовольствия. Да что там: глядели они так, будто готовы были немедленно схватиться, словно два пса за мозговую кость. С трудом прогнав из головы образ почтенных дам, вырывающих одна у другой полуобглоданный мосол, я строго сказала:

– Значит, так! Синьора Пальдини, дом и все хозяйство остаются на вас; лучшей домоправительницы я в жизни не видела! Синьора Хендерсон будет заниматься только и исключительно моей работой. Альма, насколько я помню, для тебя всегда было загадкой, откуда берутся яйца и картошка и как обновлять заклинания уборки, поэтому к домашним делам ты все равно непригодна. Это всем понятно?

– Да, синьора, – экономка присела в реверансе, мазнула по Альме чуть высокомерным взглядом и спросила: – В какую спальню селить синьору Хендерсон?

– В голубую. Пожалуйста, попросите Джузеппину подать ужин не позднее семи. Мы с Беатриче сегодня идем на прием в Ка’Торнабуони, а Альма захочет пораньше лечь спать.

Повторив реверанс, синьора Пальдини ушла, а я повернулась к секретарше.

– Что это было, Альма? – поинтересовалась я самым суровым тоном, на какой была способна. Как-то раз от такого тона моя операционная сестра упала в обморок, и большой ее удачей было то, что шлепнулась она на пол, а не на пациента. Подействовал этот тон и сейчас: женщина вздрогнула и опустила глаза.

– Прости. Что-то я и в самом деле устала, со вчерашнего дня все еду и еду. Да еще лодка эта… – она потерла глаза. – Действительно, поужинаю и лягу пораньше, разберу вещи завтра.

– Завтра мы с тобой займемся работой, а вещи разберет горничная, – отрезала я. – Все, иди, устраивайся, а я приведу в порядок внешность. Как справедливо сказала Чинция, это лицо мне еще всю жизнь носить.

Прием в честь дня рождения главы клана Торнабуони был блистателен. Около пяти сотен человек, а также какое-то количество эльфов и два или три гнома, собравшиеся в Белом зале Ка’Торнабуони, чтобы поздравить мэтра Джан-Луку с очередной датой жизни, были воистину crème de la crème[4] венецианского общества. Нобили, маги, члены Совета судей, дамы в масках и без, бриллианты и сапфиры, веселая болтовня и деловые переговоры… Я вздохнула и поискала взглядом свою подопечную: Беатриче пользовалась таким успехом, что при желании можно было бы еще до конца вечера выдать ее замуж раз пять или шесть, причем за самых лучших женихов. Вот сейчас она танцевала с невозможно красивым эльфом и весело смеялась какой-то его шутке.

– Добрый вечер, Нора, – услышала я за спиной мужской голос.

– Добрый вечер, Пьетро.

– Вы решили сегодня снова надеть маску?

– Да, – я дотронулась до шитой серебром белой коломбины. – Моя воспитанница в моретте, ну а я из солидарности с ней…

– Понятно, – он помолчал, потом сказал с деланой небрежностью: – Чинция рассказала вам о том случае, шесть лет назад, так ведь?

– Да, рассказала. Кто это был, вам удалось узнать?

Пьетро досадливо прищелкнул языком:

– Негодяй был в бауте, так что мы не опознали ни голоса, ни внешности; одежда скрывалась под плащом. А на обеде плащи и маски все снимают.

– Беатриче описала герб…

– Да. И я его найду. Герб какого-то старого южного рода, я его не встречал раньше, но мой секретарь сейчас над этим работает.

– Хорошо, – я отпила шампанского из узкого бокала-«флейты» и спросила о самом важном: – Кто из магов будет снимать проклятие?

– Пока не знаю. Там довольно сложный букет из ментальной магии и воздуха, все это дополнено некоторыми формулами магии крови и закреплено рунами. В каждой из этих дисциплин у нас есть сильные маги, но все вместе…

– Я говорила с Лавинией Редфилд…

– И?.. – мой собеседник поднял левую бровь.

– Она заинтересовалась и готова прибыть через три дня, принять участие в… операции.

– Прекрасно! Тогда все решается очень хорошо. Джан-Марко Торнабуони ее ученик, они вдвоем сделают лучше, чем кто угодно другой.

В этот момент передо мной остановился высокий мужчина в потрясающе сидящем смокинге и маске с длинным крючковатым носом. Поклонившись, маску он снял, и я увидела серые глаза, загорелое лицо и маленький шрам над правой бровью.

– Вы позволите, синьора, пригласить вас на вальс? – спросил с улыбкой Джан-Баттиста Торнабуони. – Пьетро, бездельник, ты все равно не танцуешь, подержи мою дзанни.

Он, не глядя, сунул Пьетро Контарини свою носатую маску и протянул мне руку.

Мы кружились в вальсе, и кавалер, склонившись к моему уху, шептал что-то. Его дыхание шевелило завитки волос, и сердце мое падало куда-то к каблукам, а на губы, я чувствовала, наползала глупая улыбка.