Лицо отмщения

— Но, мой государь… — с тоскою повторил Вильям Фитц-Алан. — Есть новости, — негромко произнес он, но королю отчего-то почудилось, будто слова эти отозвались многократным эхом и ударили ему по ушам из всех углов залы.

— М-м-м, — застонал он, — что ты орешь, змеиный выползок? Где твое христианское милосердие? Ты что же, не видишь? — Он осекся, не желая открывать правды даже вернейшему из верных.

— Есть новости, — подходя еще ближе и с тоской оглядываясь на спасительную колонну, повторил королевский наперсник, — плохие новости.

— Надо же, — губы Боклерка сложились в кривой улыбке, — я и забыл давно, что новости бывают хорошими. Давай, святоша, язви меня своим тернием!

— Король Роже… — Фитц-Алан замялся.

— Ну что там? Говори уж, коли начал.

— Король Роже Сицилийский высадился в Нормандии. Его корабли снуют в Английском проливе, точно сельди. Как нынче сообщили, Роже Сицилийский ведет переговоры с Людовиком Толстым.

Генрих Боклерк с усилием поднял веки и безучастно уставился на секретаря. На какой-то миг Фитц-Алану показалось, что он разговаривает с мертвецом. В эту секунду он бы дорого дал за то, чтоб его государь вновь заорал, вскочил, бросил в него первое, что подвернулось бы под руку. Но король сидел неподвижно и глядел, будто бы сквозь него.

В тишине, повисшей в зале, Фитц-Алан слышал, как отстукивает мгновения жизни его сердце. Он чувствовал, как оно колотит в грудную клетку, и понимал, что оно, быть может, торопится отмерить его последний час.

— О чем?.. — едва шевеля губами, проговорил Генрих Боклерк.

— Роже Сицилийский, — с неохотой вновь заговорил секретарь, — урожденный Роже д’Отвилль, как и многие из его соратников, по сути, нормандец.

— Я знаю, — все так же почти шепотом процедил король.

— Он предложил королю Франции сделку. Людовик Толстый признает Роже герцогом Нормандии, тот приносит оммаж[78] и в тот же день уступает герцогство королю за сто двадцать тысяч турских ливров серебром.

— Отвилль… — тихо проговорил король Англии, и в его устах это имя прозвучало куда мрачнее, нежели самое грязное ругательство. — И все из-за какого-то лекаришки… — Он замолчал, в упор глядя на ждущего распоряжений Фитц-Алана.

Тот стоял, не смея проронить ни слова и с душевной скорбью понимая, каково сейчас его королю. Он понимал, что подмоги из Нормандии ждать не приходится. Что-то подсказало ему умолчать о том, что неустрашимый граф де Лоран осажден в замке Фекана, и что, возможно, за время, пока гонец окольными тропами добирался до Британии, а затем и до кочующего по ее просторам короля, крепость уже могла пасть. В конечном итоге, что это меняло? Ждать помощи было неоткуда. И его король, храбрый, мудрый король это понимал. Не мог не понимать.

— Фитц-Алан, — Генрих Боклерк наконец прервал молчание, — если Господь будет милостив, я приду в Нормандию во главе войска и заставлю сицилийского выскочку сожрать его собственные кишки. А заодно с ним и толстяка Луи. Пока же забудь, что я тебе говорил, ничего уже не надо писать. Передай командирам отрядов, что мы выступаем немедля.

— Но, мой государь, — глаза секретаря расширились, — но вы, как же вы?

— Не городи чушь, песий выродок! Ты что же, не уразумел? Мы выступаем! — оборвал его король.

— Я повинуюсь, мой господин. Но… куда?

— О Господи! — удерживаясь за стол рукой, чтоб не упасть, процедил король. — Зачем ты послал мне этого юродивого? Мы выступаем против моего нечестивого ублюдочного племянника Стефана Блуаского, что же тут непонятного?

— Но русы, свеи…

— Если они имеют толику думательного вещества между ушей, то пойдут за нами следом. К несчастью, свеи хорошо знают дороги Британии, а потому нам следует не просто спешить, а лететь, как птица.

— Быть может, следует начать переговоры с русами…

— Фитц-Алан, Господь велик, и быть может, кто-нибудь из твоих потомков тоже станет королем. Вот и оставь ему свои поучения. Нынче мы должны разгромить Стефана. И если после этого я буду все еще жив, верю, что Господь дарует мне силы придумать, как поступить дальше.

* * *

Комендант Джиллингема хмуро глянул сквозь прорезь бойницы на подступающую к городу разношерстную толпу. Среди крестьянских вил и цепов, среди перекованных кос и шипастых дубин виднелось несколько рыцарских значков, развевавшихся на ветру.

— Мразь! — процедил комендант. — Как они могли связаться с этим сбродом? Хотел бы я знать, о чем они думают, пытаясь штурмовать крепость с этаким быдлом!

— Они полагают, что их ведет в бой перст Господень, и ни высокие башни, ни острые стрелы, ни сталь, ни пламень не страшат их. Как говорит их предводитель, «когда Господь не хранит стены, напрасно бодрствует стража», — негромко произнес командир лучников, наблюдающий картину приближения вражеского отряда.

— Вот сейчас и посмотрим, что там за персты. — Ухмылка коменданта не предвещала ничего хорошего. — Лучникам изготовиться пустить стрелы! — скомандовал он и повернулся к пожилому рыцарю, стоящему от него по левую руку. — Сэр Томас, пусть твои всадники будут готовы ударить по этим паршивым тварям, как только лучники обратят их в бегство.