Лицо из зеркального коридора

Кто-то сказал бы о чувственной радости, которую дают такие простые вещи, как хорошая пища и физический комфорт. Я же в свои годы пришел к тому, что гедонизм – это просто лень ума. Если тебе лень раздвигать горизонты и искать чувственные наслаждения иного уровня – то да, можно услаждать себя сахаром, маслом, объятиями тех, кто вызывает в тебе улыбку, сонным забвением. Если же тебе открыта дверь в мир незримый, если при желании ты можешь общаться с богами и бесами, если сама Смерть ласково касается тебя влажной холодной ладонью, если ты довел себя до такого состояния, что прошлое, настоящее и будущее существуют вокруг тебя одновременно, перемешанные в алхимический, по четким пропорциям составленный коктейль, то никакие земные удовольствия больше не могут быть для тебя желанными. Любое наслаждение – детский лепет по сравнению с чистой радостью, которую дарует ТА сторона.

Я знал, что Колдун мною недоволен. Я больше не был его прислужником, скорее мы жили как соседи. Он перестал обращаться ко мне с бытовыми поручениями – это не значит, что я оставил домашнее хозяйство. Нет, я по-прежнему приносил воду из лесного родника, колол дрова, топил печь, каждый вечер мыл полы травяным отваром – делал всё то, что он от меня раньше требовал.

И поручений магических больше не было – я сам по себе работал, никаких заданий от него не получая.

Однажды, правда, попытался он со мною поговорить, было это за неделю до того, как мы расстались насовсем.

– Помнишь, – сказал Колдун, – предупреждал я тебя? Тот, кто с миром смерти работает, должен крепче других на ногах стоять, а то затянет его воронка, и будет больше он Смерти принадлежать, чем Жизни?

Я мрачно кивнул, прекрасно понимая, куда он клонит.

– И вот это с тобою и случилось. Выбор тебе сделать надо – либо дальше развиваться, либо остаться там, где ты есть, ловить свое темное наслаждение. Ты же наслаждаешься этим смертным мороком, по лицу твоему видно.

Он был прав: мое Искусство было для меня единственным верным источником радости, никаких более наслаждений я от жизни не желал. Мои свидания с теми, кто отжил, невнятный шелест их слов, их бледные спокойные лица, их лунная мертвенная энергия. Моя кровь, моя жизнь, мое счастье…

– Молчишь? – ухмыльнулся Колдун. – Знавал я такого, как ты. Давно это было, сам еще молодой был. Тоже мальчишка талантливый, живой, молодой и глупый. Дар у него был, тоже в морочном мире гулять любил. Я ему сдуру и показал, как это делается правильно. Он за несколько лет изменился так, стал больше на тень походить. Чисто молодой упырёныш. Лицо тощее, бледное, глаза запавшие, губы серые. Я ему замечание раз сделал – злиться на меня начал. Невесту себе даже нашел – мертвую. Прикормил мертвячку, ходила к нему по ночам… Как к тебе.

Я вздрогнул. Я не рассказывал Колдуну о своих ночных свиданиях, осторожен был, записей не вел, да, видно, как-то он всё понял, прочел по моему лицу, что происходит.

– Защищал ее, словно она нормальная девка была. Шипел на меня, как будто бес в его сердце поселился. Потом я из виду его потерял, а спустя год узнал, что он сгинул, без вести пропал, и в последний раз его видели на старом кладбище в ужасном состоянии. Как оборотень бродил между могилок на четвереньках и на небо выл – кто его знает, что видел он, что случилось, кто душу его терзал. Его сознание миру больше не принадлежало.

– Хватит меня пугать. Я контролирую всё, что со мною происходит, – огрызнулся я.

– Если хочешь, дальше тебя учить буду. Никому я такого никогда не предлагал. Но тебе придется во всем слушаться меня.

Колдун говорил медленно, взвешивая каждое слово. Я знал, как трудно давались ему эти слова – учеников он не брал, это был его принцип. Произнеси он такое еще полгода назад, я бы уцепился за это обещание, считал бы его благодатью незаслуженной. Но не теперь. Я был уже отравлен, мой путь был определен, и любая альтернатива воспринималась как предательство себя самого. Но и уходить из лесного дома мне не хотелось, прижился я здесь, чувствовал себя своим. Другие люди для счастья мне больше были не нужны. Относительное тепло, тишина, старое кладбище под боком, что еще я мог желать?

– Разве вы недовольны? Разве плохо я свою работу делаю? Если хотите, я могу вообще здесь, в сарае жить.

Колдун только головой покачал да вздохнул тяжело.

На старом кладбище почти никогда не бывает людей – тишина, вековые дубы и липы, большинство могил так заросли бурьяном, что и оградок не разглядеть. Последние захоронения здесь проводились еще в пятидесятые, с тех пор все, кто испытывал нежность к местным мертвецам, либо сами присоединились к их сонму, либо разъехались кто куда, либо растеряли все силы тела и души, которые можно было потратить на почтение чужой памяти. Город мертвых возле полуразрушенной церквушки, забытый всеми, кроме лесных сорок.