Лицо ее закройте

– Странно, сэр, что доктору Макси по­надобилось звать Херна, чтобы тот помог ему с лестницей. Ведь с ней справиться крепкому мужчине и одному под силу. Са­мый короткий путь к старым конюшням по черной лестнице. А он вместо этого пошел искать Херна. Такое впечатление, будто без свидетеля боялся этот труп обнаружить.

– Очень может быть. Даже если не он убил девушку, ему нужен был свидетель когда он входил в комнату, не зная, что его там ждет. К тому же он был в пижаме и халате. Вряд ли это самая удобная одеж­да для того, чтобы лазить по лестницам и в окна.

– Сэм Боукок подтвердил в основном рассказ Макси. Но это ничего не значит, пока не будет установлено, когда наступи­ла смерть. Однако доказывает, что в од­ном Стивен не лжет.

– Сэм Боукок любые слова любого Макси подтвердит. Этот человек – находка для ад­воката. Помимо его умения говорить мало, но при этом создавать впечатление абсолют­ной, самой искренней правдивости, он действительно убежден, что никто из Макси не виноват. Вы же слышали его слова. «В этом доме – порядочные люди». Ис­тина, не требующая доказательств. И он не отступится от нее, даже представ перед Всемогущим Богом на престоле Судии. А Олд-Бейли[21] его не пугает.

– Думаю, он даст честные показания, сэр.

– Конечно, ты так думаешь, Мартин. Он бы мне больше по душе пришелся, если бы не смотрел на меня как-то странно – словно немного забавляется, немного со­чувствует мне. Такой точно взгляд я заме­чал у стариков из глубинки. Да ты и сам сельский житель. Уверен, можешь растол­ковать мне, что он означает.

Без сомнения, Мартин мог, но скрыт­ность была самой доблестной чертой его характера.

– По-моему, он очень музыкальный старик. Проигрыватель у него отменный За­бавно что в такой развалюхе – такой отличный современный аппарат, с отличным звуком.

Поигрыватель и полки с долгоиграю­щими пластинками и правда бросались в глаза в гостиной, в которой почти все предметы были реликвиями прошлого. Видно Боукок к свежему воздуху относился столь же уважительно, как и многие сельские жители. Два крохотных оконца были закрыты, и никаких признаков, что их вообще ког­да нибудь открывали. Старые-престарые обои с веночками из выцветших розочек. Тро­феи и сувениры первой мировой воины – отряд кавалеристов на старой фотографии, медали под стеклом, репродукции грязновато-бурых портретов короля Георга V и королевы.

Семейные фотографии; постороннему вряд ли удалось бы определить степень родства запечатленных на них персонажей. Кто этот серьезный молодой человек с бакенбарда­ми возле своей невесты, девицы, одетой по моде эдуардианского времени[22], – отец или дед Боукока? Хранил ли он память и фамильную верность этим сепиям, на ко­торых застыли группы мужчин в котелках и выходных костюмах и их крепкие плоско­грудые жены и дочери? Над камином висе­ли снимки более позднего периода. Сти­вен Макси, переполненный гордостью по случаю своей первой прогулки на лохматом пони, рядом несомненно Боукок, хоть он тут и моложе. Дебора Макси (волосы собраны в конский хвост), наклонясь с сед­ла, берет розочку. В скоплении старых и новых предметов сказывалась привычка бы­валого солдата бережно хранить свое лич­ное имущество.

Боукок пригласил их в дом с приятной учтивостью. Он ужинал. Хоть он и жил бо­былем, на стол он выставил все, как обычно делают женщины, что под рукой было. На нем красовались буханка черствого хлеба, банка с вареньем и ложка сверху, стеклянный с орнаментом кувшин с ломтиками свек­лы; другой кувшин – с весенним луком; огурец, аккуратно сложенный в маленькую банку. В центре – миска с салатом-лату­ком соревновалась за лидерство на этом пиршестве с огромным, домашней выпеч­ки пирогом. Далглиш вспомнил, что доч­ка Боукока замужем за фермером из Нессингфорда и приглядывает за отцом. Пи­рог, должно быть, олицетворял самый свежий пример дочерней заботы. Вдобавок к этим разносолам, судя по запаху и по тарелкам, Боукок только что расправился с жареной рыбой и картошкой.

Далглиша и Мартина уютно устроили в тяжелые кресла, стоящие по обе стороны камина, – Даже в этот теплый июльский день в камине был разведен огонек, его слабый белесый пламень почти не был виден в по­токе солнечного света, льющегося из окна, обращенного на запад. Им предложили по чашечке чая. После этих церемоний Боу­кок безусловно счел, что знаки гостепри­имства не прошли бесследно, теперь долг его дорогих гостей сообщить, зачем они по­жаловали. Он снова принялся за еду, от­ламывая куски хлеба худыми смуглыми паль­цами, машинально, рассеянно отправляя их в рот, молча и сосредоточенно переже­вывая. Он не позволял себе лишних заме­чаний, вдумчиво отвечал на вопросы Дал­глиша, отчего казалось, что у него просто нет никакого интереса к этой беседе, не то что ему не хочется быть полезным. Он раз­глядывал обоих полицейских с откровенной усмешкой, оценивающе, и это несколько смущало и очень даже раздражало Далгли­ша, которому в ляжки впивался конский волос кресла, а от жары пот тек по лицу ручьями.