Лицо

Слезы катились по моим щекам, а я больше не вытирала их, прислушиваясь к словам подруги. Кажется, она тоже заплакала.

— Я… я… я… ничего не знаю. Все так ужасно. Словно кошмарные сон.

Снова наступила пауза. Потом Адриана продолжала дрожащим голосом:

— Я до сих пор не пришла в себя. С тех пор у меня и началась бессонница. Кошмар не оставлял меня ни на одну ночь. Он повторялся снова и снова.

— Адриана, — начала я.

— Я ни на чем не могу сосредоточиться, — всхлипнула она. — Не слышу, что говорит учитель. Не могу делать уроки. И мои оценки… мои оценки…

Меня затрясло так, что я чуть не выронила трубку. Потом сжала ее покрепче.

— Адриана, — выдавила я. — Уж не думаешь ли ты, что кто-то из нас убил Шона?

— А что же тут еще думать? — крикнула она с неожиданной яростью. — Кроме нас там никого не было. Никого. Кто же тогда мог натянуть проволоку?

Проволоку.

Серебристую проволоку.

Я снова представила ее.

В самом деле, кто же еще мог натянуть проволоку?

Только мы могли убить Шона.

— Пожалуй, я приду к тебе, — сказала вдруг Адриана. — Ведь ты самая несчастная из нас. То потеряла память, то стала рисовать Шона снова и снова.

— Да, но я ничего не понимаю. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы все вспомнить.

И тут в моем сознании вспыхнул вопрос, который я боялась себе задавать.

Почему потеряла память именно я? Почему такого не случилось с остальными?

Почему я приняла смерть Шона так близко к сердцу? Почему она произвела на меня столь сильное впечатление?

Может быть, я чувствовала вину из-за того, что мы накануне поссорились? В его последнюю ночь?

Почему? Почему?

Может быть, кто-то поможет мне найти ответ? Хотя бы Адриана.

— Да, пожалуйста, приходи, — попросила я. — Прямо сейчас.

— Бегу, — ответила она негромко и повесила трубку.

А я крепко задумалась. Мои мысли бешено крутились.

У кого были причины убивать Шона?

Кто мог желать ему смерти?

Иван? Он сам привел его к нам, потому что они дружили!.

Аарон? Лаура? Джастина?

Нет, нет. Конечно, нет.

Шон нравился всем. Буквально всем.

Я открыла дверцу шкафа, решив переодеться к приходу подруги, и достала полинявшие джинсы.

Как хорошо, что Адриана придет ко мне. Может быть, теперь мы сможем как следует все обсудить. Расставить по местам.

Для нее это тоже будет полезно. Ведь и ей досталось будь здоров. Родители затеяли мировую войну, а брат, кажется, пустил свою жизнь под откос.

За окном просигналила машина.

Я выронила джинсы и наклонилась поднять их.

Но тут увидела коричневую сумку.

— Ой! — вскрикнула я, вспомнив ее.

Именно эту сумку я брала тогда с собой.

Почему же она сейчас лежит в глубине шкафа? Неужели я забыла ее разобрать? Запихнула сюда, и все?

Я вытащила сумку из шкафа и открыла дрожащими руками.

Да она битком набита. Сверху оказалась мятые свитера и джинсы.

Да, в самом деле не разобрала.

Видимо, мне было не до того.

Я вытащила еще какие-то тряпки. Потом косметичку. И старую расческу.

А после…

— Неееет! — заорала я так, как не орала никогда в жизни. Меня захлестнула волна ужаса.

На самом дне что-то блестело. Это была туго свернутая проволока. Серебристая проволока. А еще — кусачки.

Неужели от нее откушен тот отрезок, что прикончил Шона?

Я уставилась на дно сумки, не в силах пошевелиться или отвести взгляд.

И поняла, кто убил Шона.

Это сделала я.

Именно я.

— Ты рисуешь его потому, что убила, — всплыли в памяти слова, услышанные по телефону. 

Глава 22

Я услышала, как отворилась входная дверь и как мама отправила Адриану ко мне.

Но я все глядела и глядела на серебристую проволоку.

В голове вертелся лишь один вопрос: почему, почему, почему?

Он заглушил голоса, доносившиеся из коридора. Заглушал биение сердца, стук крови в висках и мое прерывистое дыхание.

Почему, почему, почему?

Почему я убила Шона?

Я зажмурилась, пытаясь вспомнить, из-за чего мы поссорились, но не смогла.

… Он хотел меня поцеловать, а я с яростью оттолкнула его.

Но что случилось дальше, я все еще не вспомнила.

— Во всем этом есть какой-то смысл, — пробормотала я безжизненным голосом. — Во всем этом есть какой-то смысл.

Память потеряла лишь я одна.

А потом начала рисовать это лицо. Каждый раз, берясь за карандаш, набрасывала портрет Шона. Из-за чувства вины. Из-за того, что где-то в подсознании таились ответы на все вопросы.

Я вскрикнула, выронив сумку.

Я не могла больше выносить все это. Колени начали подгибаться, голова закружилась. Я чувствовала, что вот-вот упаду.

И тут меня обожгла еще одна неожиданная мысль.

А что, если ребята знают обо всем?

Знают, что я его убила?

Или хотя бы подозревают?

И поэтому ведут себя странно? Поэтому относятся ко мне так бережно и заботливо?

Поэтому Аарон и бросил меня?

Вот если бы только вспомнить, почему я убила Шона.

— Марта! — Адриана ворвалась в комнату и попыталась меня обнять, но я отстранилась.

— Мне известна правда, — выдавила я и зашлась слезами.

Подруга все-таки обняла меня:

— Марта, что ты говоришь? Марта, все будет хорошо. Правда. Все будет нормально.

— Нет, не будет! — воскликнула я, оттолкнув ее и лихорадочно вытирая слезы обеими руками. — Теперь, когда мне все известно, хорошо не будет!