Когда мы поздоровались и представились друг другу, Нине кто-то позвонил. Перекинувшись со своим собеседником несколькими короткими фразами, она, а вместе с ней и Лада, сняв шубы и оставив их в салоне автобуса, попросили нас взять гроб. Мы вместе с Рудаковым, Кушниром и так и не успевшим прикурить водителем взяли за ручки гроб, и, аккуратно сняв его с поддона, двинулись за женщинами. Перед нами с металлическим лязгом отворились автоматические ворота и мы, пройдя к храму еще пятьдесят метров, остановились перед его входом. Стараясь действовать как можно осторожнее, мы синхронно опустили гроб на землю, а водитель снял с него крышку, на которой был приделан большой золотистый крест и прислонил ее вертикально к стене крестом наружу. Я посмотрел на лежавшего в гробу своего покойного клиента. Его голова покоилась на белой подушке. Волосы были аккуратно зачесаны на пробор, глаза закрыты, губы сжаты. Лицо было белым, словно из воска. Тело покойного было облачено в черный костюм. Поверх него до уровня груди было натянуто светлое покрывало. Я стиснул зубы. «Покойся с миром, сегодня твой убийца будет изобличен и понесет заслуженное наказание» — подумал я и, стараясь, чтобы это никто не заметил, быстрым движением руки смахнул набежавшую скупую слезу.
Мы внесли гроб внутрь храма и поставили его на специальный постамент. Следом за нами туда прошли и встали рядом с нами и гробом еще три женщины, видимо, подруги Нины и Лады. Пожилая невысокая худая женщина в серой косынке раздала нам свечи и коротко проинструктировала перед обрядом отпевания.
Богослужение длилось минут двадцать. На Нину и Ладу было тяжело смотреть. Обе женщины изо всех сил крепились, чтобы не разрыдаться. Но у Лады это не получилось. Когда обряд отпевания близился к концу, проводивший его молодой священник с длинной черной бородой, облаченный в длинные серебристого цвета одеяния, незаметно подал знак водителю катафалка принести крышку гроба.
Едва тот накрыл ею гроб и вынул из кармана куртки молоток с гвоздем, чтобы ее прибить, как вдова погибшего, перестав себя контролировать, с плачем бросилась к гробу. Она отодвинула крышку и попыталась обнять и поцеловать Валеру. Но окружающие быстро подхватили ее под руки, и, успокаивая, отвели в сторону. Однако, едва по храму разлились звуки ударов молотка, Лада неожиданно вырвалась от своих опекунов и, сорвав с себя платок, заливаясь слезами, закричала: «Прости! Валера, прости меня!..»
У молодой женщины началась истерика, она упала на колени и опустила лицо. Ее красивые темные волосы упали на пол.
Святой отец, напевая молитву, быстрым движением руки показал нам, чтобы мы взяли гроб и следовали вслед за ним на выход из храма.
Когда гроб был помещен внутрь автобуса, а Ладу привели в чувства, я спросил у Нины, что нам делать. Она сказала, чтобы мы выезжали с парковки и следовали вслед за катафалком на кладбище.
В ресторане, где должны были проходить поминки по Ставинскому, было пусто. Для нас в отдельном боковом зале на первом этаже буквой «П» были накрыты столы. Большой портрет покойного Валеры с траурной ленточкой находился в углу зала на небольшом столике рядом со столом «президиума». Народу было относительно немного, человек двадцать — все те, кто в этот скорбный день смог прибыть на это печальное мероприятие. Часть из них сдавала свою верхнюю одежду в гардероб, кто-то, как Рудаков и Кушнир курил на улице, а Нина и Лада деловито сновали по залу, где был накрыт поминальный стол и давали последние указания официантам.
Я заглянул в зал, но заходить не стал, решив дождаться своих партнеров. На часах было уже десять минут пятого, а ни Берегового, ни Старкова еще не было. Я хотел было набрать Алексею, но в этот момент увидел адвоката Адамова. Он со своей женой, Галиной, идя от гардероба через общий зал, направлялся ко мне.
Микаэл был невысокого роста плотным чернявым мужчиной лет тридцати пяти. Его черные густые волосы плотно опоясывали огромную плешь, умные, хитро прищуренные карие глаза, массивный горбатый нос. Он был одет в безупречный черный фрак. Встретившись с ним глазами, я в который раз поразился, насколько он был похож на известного олигарха Бориса Березовского. В его молодости.
Супруга Адамова, с которой я также был знаком, побывав у них несколько раз в гостях, была младше его на три года. Это была симпатичная блондинка с длинными волосами, собранными в «конский хвост», зелеными, чуть навыкате глазами и тонким хорошеньким носиком, облаченная в короткое черное платье.
Кивнув Галине и поздоровавшись за руку с Микаэлом, я отвел его в сторону. Жена Адамова двинулась дальше и вошла в траурный зал, чтобы выразить свои соболезнования близким женщинам покойного.
Я достал из внутреннего кармана пиджака небольшую пачку стодолларовых купюр, перемотанную резинкой, и передал ее Адамову.
Он, взяв ее, улыбнулся и отправил эту пачку в один из карманов брюк:
— С тобой приятно иметь дело. Обращайся еще.
— Если будут деньги, — так же полушутливо добавил я.