Лицеист

Тут Волконская весело хохотнула, Шахова улыбнулась, но как-то очень уж горько, а Наоки с Лиджуан лукаво сверкнули глазами. Ну, а мне полегчало, ибо обе эти истории были доработаны в том самом ключе, в котором Ясное Солнышко Рарогов обычно выгораживало главного инициатора проделок в нашей компании — Славку. Ведь это он когда-то подбил меня разобрать двигатель лимузина отца, из-за чего нам с ним потом неслабо влетело. Да и в любви к матушке признался не я, а он. Но об этом событии мы, помнится, вспоминали всего один раз, а значит, этот факт не мог привлечь внимания менталиста, готовящего «подмену». В общем, «смущение» я скрыл без какого-либо внутреннего сопротивления и перешел в атаку:

— А свой ответ на это утверждение не напомнишь?

Матушка пожала плечами:

— Могу даже процитировать. Ибо мы, женщины, не забываем галантных кавалеров: «Повторишь это же самое предложение в день обретения полного совершеннолетия — выйду за тебя замуж даже в том случае, если придется развестись с законным супругом!»

После этих слов паранойя окончательно унялась, поэтому я, «сглотнув подкативший к горлу комок», криво усмехнулся:

— Теть Свет, тебя здорово не хватало. Особенно прошлой зимой, весной и в начале лета!

— Прости, мелкий, за то, что не уследила… — потемнев взглядом, мрачно буркнула она, подошла ко мне и порывисто обняла…

…Волконская терроризировала нас до четверти двенадцатого и за счет того, что говорила исключительно по делу, не растекаясь мыслью по древу, умудрилась дать безумный объем действительно нужной информации. Потом попросила народ дать ей возможность переговорить со мной в присутствии Валентины Алексеевны, Светланы Романовны, Валентины Петровны и меня, дождалась, пока мы останемся впятером, и… посмотрела на Шахову взглядом, не обещавшим ничего хорошего.

Прабабка пошла красными пятнами, вжала голову в плечи и повернулась ко мне:

— Лютобор Игоревич, приношу глубочайшие извинения за дурную шутку с первым вариантом внешности вашей матушки — я пыталась понять, где заканчивается ваша любовь…

— Валя, хватит врать!!! — рявкнула Императрица, и целительница сдалась:

— Я позавидовала. Тому, что вы любили даже кусок обожженной плоти, навещали при любой возможности, хотя спали по три-четыре часа в сутки и катастрофически не высыпались, смотрели с воистину безумной нежностью и были готовы носить мать на руках и здоровой, и увечной. Увы, меня так никто никогда не любил, вот я и задурила, решив посмотреть, как вы отнесетесь к формам, способным свести с ума любого подростка…

У меня потемнело в глазах от накатившей ярости, а кулаки сжались сами собой. Увы, взрываться было бы верхом идиотизма, поэтому я с трудом, но справился с желанием вцепиться в глотку Валентины Алексеевны и хрипло спросил, удалось ли мне пройти этот «тест».

— Вы его прошли… — опустив голову, вздохнула она. — Более того, заставили проникнуться к вам еще большим уважением. И теперь мне стыдно. Честно!

— Сейчас не врет… — подтвердила государыня, поиграла желваками и продолжила значительно мягче: — Лютобор Игоревич, я понимаю, в каком вы сейчас состоянии, так как среагировала на ту внешность вашей матушки куда резче. Но все равно прошу простить эту старую дуру, вконец одуревшую от одиночества. Кстати, справедливости ради хочу отметить, что она «прозрела» не после моего разноса, а до, то есть, исправила бы содеянное даже без какого-либо давления с моей стороны.

— Так и было бы, Миш… — внезапно заявила мама. — Судя по времени создания файла с эскизом этого варианта внешности, Валентина Алексеевна начала над ним работу сразу после того, как ты повел меня к «Егерю».

Судя по удивлению, на миг появившемуся во взглядах Волконской и Шаховой, последнее утверждение их шокировало. Я отрешенно отметил, что отставные «Валькирии», вышедшие на тропу войны, не боятся взламывать даже личные коммы личных целительниц Императриц, окончательно унял чуть-чуть успокоившуюся ярость и, облизав пересохшие губы, уставился на «прабабку»:

— Я вас прощаю. Но только потому, что вы поставили матушку на ноги. Тем не менее, прежнего доверия не обещаю — вы плюнули мне в душу, и я вряд ли когда-нибудь смогу это забыть. Само собой, при посторонних показывать охлаждение не буду, но… в общем, вы меня поняли. И… откровенно говоря, мне расхотелось быть Шаховым!

После этих слов в глазах целительницы появились слезы, и матушка, как водится, показала себя-настоящую:

— Сын, ты опять поторопился с выводами: словосочетание «вконец одуревшая от одиночества» было произнесено отнюдь не для красного словца!

Этот тон, пусть даже и видоизмененный новыми голосовыми связками, я помнил слишком хорошо, поэтому включил голову и пришел к выводу, что матушка уже вытрясла из Шаховой куда больше, чем было озвучено мне. А это меняло… многое. Вот я и сделал шаг назад:

— Что ж, вам с Мирославой Михайловной виднее. Поэтому попробую понять. Но после того, как хоть немного остыну…