Лицеист

– Сколько надо – столько буду, и ты, крысеныш, мне рот не затыкай. – Миша набычился и попер на меня. – Я – не Костя и не дед, все твое нутро поганое насквозь вижу. И если еще раз…

Никакой внятной угрозы, Миша, похоже, так и не придумал – так что в очередной раз решил задавить силой мускулов. Здоровенная ручища снова потянулась к моей шее, но вместо того, чтобы покорно принять кару, я вдруг неожиданно для себя самого скользнул чуть вбок, перехватил Мишино запястье, дернул вверх – а потом подсек его ногой под колено и опрокинул на землю.

– Ну все, крысеныш. – Миша вскочил и отряхнул испачкавшиеся форменные брюки. – Сейчас я тебе!

Драться с взбесившимся набором мышц стал бы только самоубийца – но за недели тренировок с Андреем Георгиевичем я успел повидать кое-что и пострашнее увесистых кулаков. И когда Миша замахнулся, чтобы одним ударом вбить нос мне в череп – я просто отступил на полшага и выставил Щит.

Хруст, наверное, было слышно даже в усадьбе. Миша поморщился, выругался под нос – но напора не утратил. Бестолковый младший братец, который никогда не умел толком дать сдачи, вдруг превратился в полноценного противника. Может, не равного – но уже и не такого, кого можно отделать парой увесистых оплеух.

– Отвали, – предупредил я, складывая пальцы в привычный знак. – Порежу.

Серп с мокрым чавканьем вошел в землю прямо перед носком Мишиного ботинка. На мгновение показалось, что сейчас братец просто-напросто прибьет меня каким-нибудь заклятьем из юнкерского арсенала… и все же Андрей Георгиевич не зря говорил о контроле и дисциплине. Похоже, в Павловском этому учили неплохо: Миша снова выругалсяс, отступил на шаг, прищурился, будто прицеливаясь – но сдержался.

– Совсем страх потерял, крысеныш, – проворчал он. – Сила в голову ударила?

– Первый начал. – Я демонстративно убрал руки в карманы. – Надо чего – говори, а не кулаками маши.

– Говорю. – Миша указал в сторону сарая в зарослях. – Еще раз у той девки увижу – ноги повырываю.

– Что, самому нравится?

Глаза Миши полыхнули так, что я едва поборол желание снова закрыться Щитом. Но и на этот раз пронесло.

– Ужинать пойдем, – буркнул брат. – Пока ты тут шлялся – уже все собрались.

Разговор закончился. Не дракой – но и совсем не тем, что я ожидал. Драгоценный братец закусил удила и сердито пыхтел всю дорогу до усадьбы, так и не сказав больше ни слова. И даже его покачивающаяся в нескольких шагах впереди спина излучала столько злобы, что я почти физически ее ощущал.

Странно. Нет, в наших отношениях никогда не было особой теплоты. Но реальные масштабы бедствия я раньше то ли не мог, то ли упорно не хотел представлять. Миша не просто решил проучить зарвавшегося младшего брата и заодно слегка выпустить накопившийся в учебке пар.

Он и правда меня… ненавидит? Пожалуй, так. Настолько, что почти готов убить. И дело уж точно не в дуэли с Воронцовым, не в разбитой отцовской «Волге» или паре статеек из «Вечернего Петербурга». Не во внезапно пробудившемся родовом Даре. И даже не в рыжей девчонке по имени Настасья.

Но тогда – в чем? Еще одна загадка из тех, что в последнее время буквально валятся на меня со всех сторон. И вряд ли хоть кто–то поможет ее разгадать. Об истинных причинах неприязни, которая существовала ровно столько, сколько я себя помнил, знает только Миша… Знает – но уж точно не станет делиться.

Я еще раз взглянул на коротко стриженый затылок брата – и отвел глаза. Зашагал чуть медленнее, а потом и вовсе отстал и обошел усадьбу с задней стороны. Вряд ли кто–то стал бы всерьез допытываться, но прийти на ужин в рубашке без половины пуговиц…

Миша, похоже, мыслил примерно так же. Не знаю, когда именно он успел переодеться, но к столу через четверть часа вышел уже не в мундире. Сменив форму на джинсы и футболку, Миша из смертельно серьезного и строгого почти-подпоручика превратился в самого обычного парня и будто даже стал младше на год или два.

Но на его расположение это, разумеется, не повлияло. Грозовая туча, нависавшая над тарелками, оказалась настолько грозной и тяжелой, что проняло даже деда. Он сердито зыркал на нас по очереди – включая Костю – тыкал вилкой в жаркое так, будто сражался с кем–то из полузабытых врагов бурной молодости, но так и не сказал ни слова. Доедать не стал: отодвинул стул, поднялся, подхватил палку и заковылял куда в гостиную. За ним ушел Андрей Георгиевич, а потом и Миша. Остались только мы с Костей, и я уже думал удрать наверх, не дожидаясь, пока подадут чай…

Но не тут–то было.

– Саш. – Костя отодвинул тарелку с остатками ужина. – Задержись, пожалуйста. Разговор к тебе есть.

– Не смею спорить, ваше сиятельство, – тоскливо вздохнул я. – Казнить, нельзя помиловать?

– Не паясничай. – Костя махнул рукой и показал кому–то у дверей на кухню на кухню два пальца. – Просто хотел кое-что спросить. Разрешишь?

– Тебе попробуй не разреши. – Я откинулся на спинку стула. – Спрашивай, конечно, какой разговор.

– Что вы не поделили с Мишей?

– Понятия не имею, – буркнул я. – Вытащил меня из старого сарая за усадьбой и чуть не всыпал. За все хорошее.