Лицей. Венценосный дуэт (СИ)

Всё готово. Вермишель сделаю сразу после прихода папахена. Макароны и им подобное надо делать исключительно перед употреблением и подавать горячим. Остынет, можно выбрасывать, вкуса уже нет.

Иду в детскую мимо диванчика и сидящих на нём родителей Эльвиры.

— На кухню даже не входите! — предупреждаю жёстко, — за нарушение — расстрел на месте.

И в голосе моём никакой лёгкости, позволяющей считать мои слова шуткой.

Эльвира кормит близнецов, одновременно обоих. Лицо у неё при этом такое, что я на пару секунд залюбовалась. Что-то кольнуло, моя девочка вырастет без меня…

— Всё готово, — тихо докладываю я, — как папа придёт, сделаем всё остальное. Если твоя мамахен чего-то не испортит.

— Надоедает?

— Справляюсь, — и можно уходить. Сейчас детвора уснёт, мачеха выйдет в люди. Первые дни детишки спят по 20 часов в сутки. Ещё пару часов орут и пару часов чавкают, опорожняя мачехины резервуары.

Страшновато они выглядят. Особенно первые дни, красные, сморщенные личики, короткие ножки и ручки, б-р-р-р… а мачеха на них налюбоваться не может. Я её сразу предупредила, что пелёнки менять не буду и вообще, кончилось её время капризов.

— Я — кормящая мать! — с апломбом заявила мачеха.

— А я — кормящая падчерица. Ты только детей кормишь, а я вас всех.

Это правда. Основные тяготы кулинарии висят на мне. Дорогу на рынки и в магазины она скоро забудет. На кухне появляется изредка, не считая чисто потребительских визитов.

Предки её достали. Никак не хотят уезжать. Такое впечатление, что устроились тут жить. А раз так, то…

25 февраля, вторник, время 07:00.

Квартира Молчановых.

Дынь! Дынь! Дынь!

— Полина Григорьевна! Александр Валентинович! Подъём! — ору в щель сложив ладони у лица, чтобы звук шёл в нужном направлении. Детская звукоизолирована, но лишних предосторожностей не бывает.

— Ну что такое, Даночка? — уже не называя меня «дорогушей», отпирает дверь эрзац-бабка. Растрёпанная и недовольная со сна.

Они, как я заметила, любят бухтеть допоздна, ложатся спать заполночь. Встают не раньше десяти, типичные совы. Но у нас свой монастырь и свои правила.

— Быстро вставайте, умывайтесь и завтракать, — командую я. — Готовность пять минут. Не выйдете через пять минут, выбью двери и окачу ведром холодной воды.

— Даночка! — таращит глаза Полина Григорьевна.

— Шнелля! Шнелля! Шнелля! — для надёжности добавляю немецкой убедительности, которой до краёв в каждом слове этого языка. Мяукающий английский и мурлыкающий французский слабо пригодны для армейских команд. Убедительнее только матерный русский, но, надеюсь, до этого не дойдёт. Кстати, с немецким у меня нормально, мне его учить не надо. Австрийский диалект от канонического немецкого мало отличается.

Выходят, на кухню, кое-как умывшиеся, выползают в 7:15. Со стуком перед ними падают тарелки с овсянкой.

— Приятного аппетита! — меня абсолютно не смущает недовольство разной степени на их лицах.

— Вам задание, — кладу список перед эрзац-бабушкой, — купите всё это в указанном количестве. Где находятся рынок и магазины, Эльвира расскажет.

— А деньги? — задаёт неуместный вопрос Полина Григорьевна.

— На свои купите, это будет вашим первым взносом в наше общее проживание, — строго смотрю на Эльвиру. — Не вздумай их спонсировать. Папа, проследи!

Папахен дисциплинированно кивает и недисциплинированно ухмыляется.

Когда мы уже едем в машине, он буквально светится от счастья.

— Карманные деньги у Эльвиры я забрал. Ей всё равно ни к чему, она никуда не выходит. Нет, как здорово ты на место мою тёщу ставишь, — в очередной раз сверкает на меня счастливой улыбкой, — мне не с руки…

— Конечно, не с руки. Я ж с Эльвирой не сплю, секса она меня лишить не может…

Папахен от смеха чуть в аварию не попадает, отводит машину к обочине и останавливает.

— Можешь даже соглашаться с ней, если она меня ругать будет, — предлагаю я, — только надо подстраховать её. Ты названивай Эльвире, вдруг они ей начнут нервы мотать.

Посерьёзневший при обозначении угрозы папахен возобновляет движение. Через пять минут я вылезаю, папочка уезжает. День начинается, но ленивое зимнее солнце с трудом сокращает длиннейшие тени от высотных домов. Бодро нахрустывая свежевыпавшим снегом, топаю в Лицей.

25 февраля, вторник, время 11:34.

Лицей, конец урока аналитической геометрии.

— Что это значит, Сергей Иванович?! — ору, потрясая дневником. Вот сволочь!

— Вы откуда такой дикий взялись?! — хватаю классный журнал, отбрасываю в район третьей парты, — не отдавать ему, сами занесём.

— Ты что себе позволяешь, Молчанова! — срывается на визг этот придурок. — Немедленно отдай журнал!

— В кабинете директора, где вы объяснительную будете писать! — очень трудно садиться за парту, я и не сажусь, собираю портфель. Звонок с урока только что прозвенел.

Заболела Апполинариевна, ей на замену нашли этого молодого. Где его только взяли? Подтянутый, стройный, почти худенький причёска — волосок к волоску. Внешне лапочка, по сути — чудак на букву «М».