Приехали сюда Игорюшка и Зоечка из ещё более глухой провинции — деревеньки с живописным названием Дома́.
Зоечка носила модный пуховик, за бешеные деньги купленный в Новосибирске, а в нагрудном кармашке прятала платок, которым утирала иногда свой трогательный носик. Глаза у неё лучились благодушием, хотя она вообще-то не пила. Вернее, пила, но только один раз в жизни, на выпускном. Когда вернулась домой, раз сорок у матери спросила:
— Мам, а я красивая?
В другое время из Зоечки могла бы выйти замечательная революционерка-демократка. А сейчас — это была просто умная и прозорливая женщина, ведующая своей торговой точкой на рынке. Продавала колготки, шахматы или пирожки — в зависимости от настроения.
Её муж, с нею неразлучный с седьмого класса, был нордически суровый мужичина. Ростом с осину, с очень понятным носом и лбом. На все новости и события предпочитал хмыкать. Могло даже показаться, что его ничем не пронять… Но если тронуть нужные струнки, если заговорить с ним о Чехове, — усы его сразу начинали трепетать от удовольствия. (Он очень любил представляться неудачливым драматургом.)
За годы в Аэрославле сделал нехилую карьеру — от шахтёра до водителя в местной типографии, пробавлявшейся только за счёт госзаказов: обычно заказывали листовки и календари для Аэрославского аэродрома.
И вот — лето всё ближе. Уже и снег подтаивал, где-то несмело показались и ручейки, травинки то подымаются, то прячутся осторожно. Во дворе ребята лабают на гитаре и играют в волейбол. Единственная, кажется, случайно залетевшая синица оглашает песнопениями весь Аэрославль.
Это был пятнадцатый день дня. И как приятно, придя с работы, развалиться на креслишке, включить радио и распахнуть газетку о двух листах. «Как самый настоящий взрослый дядька», — думал Игорюшка.
В нагрудном кармане рубашки у него лежала котлета и грела душу.
Обмотанная шалью, явилась жена. В руках у неё был огроменный ящик. Зоечка вообще обходительна и тонка, но голос развязный и наглый, как у завзятой торговки:
— Ишка! Глянь, чего я притащила!
Не убирая газеты, Игорюшка посмотрел на Зоечку, выставил подбородок и хмыкнул. У него было замечательное свойство: Игорюшка умел молчать так, что всем казалось, будто он уже знает всё, — и собеседнику приходилось бросать всё и оправдываться.
Но не жене.
— Чего молчишь нерадостно? — сказала она.
— Но я же не знаю, что ты притащила. — Игорюшка неохотно встал из кресел и взял ящик. — Хм. Это ж сколько там весу? — прокряхтел он.
— Кило сорок. Но ты ничего, Ишка. Сейчас заживём!
Игорюшка притащил фомку и попытался вскрыть ящик. Не очень-то у него получилось. Тогда он сходил в дровяник и пришёл уже с топором. Замахнулся и — раз!
Брызнуло красным. Благодушие ушло с лица Зоечки куда-то погулять. Она стала бранить мужнино нетерпение и протирать тряпочкой красное.
— Ты где вина столько надыбала? — Игорюшка почесал обухом лоб.
— Ты вскрой по-человечески, а потом спрашивай! — отрезала Зоечка.
Кое-как поддев уголок прорубленной доски, Игорюшка оторвал её и увидел какие-то красные диковинные шары с пимпочками. Они жались друг к другу тесно и выглядели очень дружно.
— Что за дьявол? — спросил он в тревоге, отыскал взглядом образок в углу и набожно перекрестился.
Зоечка рассмеялась:
— Дурачок! Это гранаты.
— Не мути мне мозг, женщина. Гранаты взорвались бы давно.
Игорюшка получил подзатыльник от Зоечки. Скрестив руки на груди, она стояла в свитере до колен и полыхала розовым. Виновато он чмокнул её в щёчку и, для компании скрестив руки, опять принялся смутно разглядывать дивные красные штуковины.
— Фрукт это. Южный, — пояснила Зоечка. — С самого Узбекистана везли. Символ верности, между прочим.
— Хм. Да как его есть-то, если он деревянный какой-то? — Игорюшка мял в руках этот странный фрукт и даже попробовал надкусить.
— Да не так же, горе ты моё луковое!
Зоечка надрезала гранат, выудила ягодку и положила ему в рот.
— Хм… Хм… Хм… Похоже на лимон и… — Не раскрывая глаз, он подбирал слово. — Помидор, что ли?
— Точно! На помидор!
Гранатные ягодки они брали по одной, а косточки блаженно сплёвывали в миску. За таким неожиданным ужином Игорюшка и спросил:
— А зачем нам столько этой прелести?
— Продавать. Скоро Новый год же — вот и будет новенький товар.
Дело в том, что Новый год в Аэрославле праздновали первого сентября (у аэрославчан вообще много причуд).
— Ну зачем ты напомнила? — Игорюшка весь скривился и накрыл лицо ладонью. — Опять открывать форточки, чтобы новый год вошёл, а старый вышел… Опять жечь старые газеты… Опять ёлку перевёрнутую ставить…
— Не дидюкничай. Продадим гранатов — на праздники поедем куда-нибудь. На Новую Землю или в Мурманск.
— Хм. Тогда уж лучше в Копенгаген, — мечтал Игорюшка, забывая про котлету в кармане.