Лицей 2019. Третий выпуск

Здесь был дом.
Ты проводишь меня на ощупь
по невидимым комнатам, расчерченным на песке.
Вот хороший ориентир —
два старинных древесных стража
по бокам от «Крыльца».
Ты проводишь меня по памяти.
Это «Кухня»
(и слышно, как
наливают стакан шипучий, и гул конфорок).
Вот «Прихожая», «Детская», «Папа».
Осторожно обходим «Папу».
Здесь, кажется, «Телевизор»…

Это в тесном кольце новостроек высокий забор
пансиона «Небесные ласточки».
Он стоит над тобой, как погода,
как радужный дождь,
прозрачный и неохватный.

И у этой черты — знаки ёлочек, грустных кавычек
придомового «Сада».
Промелькнёт вслепую маленькая пичуга.
Вот качели,
красивый ребёнок
(это девочка),
босоногое па в опрокинутость мокрого неба…

Карауля на взлёте,
каждый раз озорная собака
прыгает:
хочет цапнуть за палец.
Клац!
Но «Ты» ускользаешь.
Всегда
навсегда
ускользаешь.

СКОЛЬЖЕНИЕ

И кто нас в итоге поймёт и полечит?
ни строгие музы в струящихся платьях,
ни музы попроще.

О, не кружевницы, что тише воды,
а нали́вницы случайной браги
брожения ночи.

И даже не эти. Такие есть раны,
такие дыры… —

что льётся из крана, из полного рога
и падает в жадном водовороте,
в вакуумном ча́вке.

И мы почему-то туда утекаем,
где нас, почемучек, — простят ли, утешат?
и крикнет надсадно в тоннель на прощанье

смущённая уточка.

ДВЕ ЯГОДЫ

1.

Отрок взобрался на дерево,
старую заповедную вишню,
на сто девяносто шестой странице
Псалтири Латтрелла;
забрался и не замечает
садовника, караулящего внизу
с неизбежной дубиной,
и нависающих сверху
острым чернильным дождём
готических литер.
Но, сбросив ботинки и ошалев от радости,
набивает щёки, потом — карманы
сладкими-сладкими ягодами…
И ни одной шишки.

Истинно говорят:
восходят до небес
и низходят до бездн,
душа их в злых таяше…

2.

Между левой стеной и правой,
прямо над теплотрассой,
выросла возле Центра медицинской радиологии
огромная белая черешня.
По местной легенде, кто-то
бросил косточку из окна —
с тех пор и тянется это вредное
«радиоактивное» дерево
выше первого этажа,
где празднуют выздоровленье,
выше второго,
где отмывали чернобыльцев,
выше третьего,
где не останавливается обычный лифт,
и четвёртого,
самого светлого — и пустого.
И лет, говорят, ей столько,
сколько и мне: много и вечно мало.
В солнечную погоду
ослепляет разлапистая черешня
пациентов изнанкой своих жестяных листьев,
так что некоторые тут не различают —
то ли кружится голова,
то ли дует с востока незлой и обильный ветер…

Жизнь — это бросок костей
с пятого этажа,
но счастье тому,
кто её попробует.

ОТПЛЫТИЕ