Лицей 2019. Третий выпуск

В юности будущий юрист не искал комфорта. Он с дерзостью испытывал жизнь, терпеливо принимая от неё первые удары: уход отца из семьи, предательство сверстников, изгойство. Виктор удивлялся всё более обнажающейся бездне мира – то пугающе отталкивающей, то завораживающей своей глубиной. Достаточно было выйти в апрельскую ночь, вдохнуть запах талого льда, объять взглядом черноту крыш и звёздную сыпь в небе, чтобы почувствовать себя счастливым. Он сочинял стихи, играл с друзьями панк-рок, исповедовался дневнику, стараясь не упустить и малой части того волшебства, из которого складывались его дни. Впрочем, волшебство длилось недолго. Тогда же, в юности, Виктор написал стихотворение, которое вряд ли помнил теперь, оно заканчивалось так:

…Волшебство приходит.
Ему наливают штрафную и просят петь.
Оно просит ещё,
Но его уже никто не слышит.

Эти стихи пользовались успехом в кругу его друзей – таких же дерзких, длинноволосых, ищущих. Они распахивали окна в коммуналке, курили в осеннюю мглу, где город ещё мерцал для них тайной, а будущее складывалось из того, найдутся ли завтра деньги на выпивку и удастся ли сберечь кости и волосы по дороге домой.

Теперь ему смешно было думать об этом, ведь жизнь оказалась куда как проще и в силу своей простоты страшнее. Нужно лишь найти уютную конуру, заполнить её полезными вещами, научиться зарабатывать деньги, не высовываться из толпы, не обращать внимания на то, что тебе неприятно, и жизнь пойдёт как по маслу. Важно ещё – не встречать старых друзей, чтобы не нарушить зону комфорта. Такие встречи происходили, как правило, случайно и только на малой родине. Бывшие приятели сталкивались где-нибудь в кафе или на улице, завязывался натянутый разговор, из которого следовало, что Виктор предал идеалы молодости, забыл старых друзей, стал офисной тлёй и прочее. Сам же приятель свято чтил прошлое, сохраняя его приметы и внешне – дырявые джинсы, кеды, редеющие, но всё ещё длинные волосы; и внутренне – вымучивая по ночам тревожные мелодии и плохие стихи. То, что он жил с родителями на их же пенсию, не имел ни постоянной работы, ни семьи, приятеля мало волновало. И совсем не интересовало – будущее. Простившись и отплевавшись после недолгой беседы, каждый из друзей видел в другом полного неудачника, имея при этом немало аргументов в свою пользу.

Виктор гнал от себя воспоминания, но это было непросто сделать, находясь в комнате, где каждая вещь воспринималась сквозь призму прошлого: грустные обои в цветочек, школьный стол (за которым втайне от матери рождались первые стихи), плешивый кактус на подоконнике, окно с видом на гаражи… Невыветриваемый запах детства. Виктору хотелось спрятаться от навязчивых мыслей, от июльской духоты, от крадущегося шороха материнских тапочек по коридору… Но куда?

Он захлопнул ноутбук, сгрёб со стола ключи, зажигалку, бумажник и незаметно вышел из дома.

Пустынные улицы мерцали золотистой пылью, скрипевшей на зубах; асфальт трескался от жары. Город казался чужим. Виктор добрёл до ближайшей остановки, сел в троллейбус и, рассчитавшись с кондуктором, стал тупо смотреть в окно. Троллейбус успокаивал его медленным ходом и приятным, усыпляющим гудением ночного жука. Хилый ветерок тщетно гонял духоту по салону, надувал с улицы тополиное семя, мнимой метелью разлетавшееся в движущемся пространстве. Пребывая в тоскливой дрёме, закрыв глаза, Виктор угадывал по зримому чёрно-белому негативу памяти остановки, суровые сталинки, граффити на стенах, заглохшие парки и потом, щурясь от солнца, удивлялся тому, что с детства знакомые места нисколько не изменились, точно застыли во времени. Лишь немногое из облика города говорило о настоящем – пестревшая в серости реклама, супермаркеты, глянцевые иномарки. И будь у него возможность исчезнуть в эту же самую минуту, оказаться за сотни километров отсюда, в другом городе, – он бы не задумываясь исчез.

Город млел в удушливой пустоте. Затемнив окна, люди прятались от жары в сумерки тесных квартир, пропахших кухонной гарью. Старухи, обмахиваясь газетами, выходили на балконы, чтобы, посмотрев в белёсое небо того же цвета зрачками, подумать вслух, будет ли дождь… Но небо, похожее на пыльную скатерть, было безоблачно, сухо. Старухи звали детей, игравших во дворе, спрятаться с ними от солнца, заманивали едой, грозили дряблыми кулаками, но дети были глухи в своей беспечности. Их гибкие тела, словно растения, тянулись к свету, а чуткие души поглощали смутную полноту мира. Виктор подумал, что, вероятно, кто-то одинокий и мудрый от вечной скуки решил позабавить себя веществом природы и создал человека…

Дважды объехав город, не меняя позы, то закрывая, то открывая глаза, привлекая тем самым внимание кондуктора, Виктор сошёл в центре, на главной площади, тем более что его начало подташнивать от предсказуемого пейзажа и медленной езды.