Лица

— Слухах, которые ходили в Госдепе. Сначала я услышал кое-что о Мерритте. Попытался доказать, но погряз, будто в болоте. Не мог найти никаких доказательств и опровергнуть тоже не мог. Пройдоха знает, как заметать следы. Я ему нисколько не верю, но прищучить не могу.

— А что это за слухи?

— Они уже приутихли, и мне не следует о них говорить. А тогда я хотел… защитить тебя, — Пел криво улыбнулся.

— Как?

— Рассчитывал взять под свою опеку и умчать прочь, — его улыбка стала шире. — Знаешь, как рыцарь в блеске вооружения.

Жени почувствовала прилив теплоты. Как и Лекс, он с юмором относился к себе.

— Наверное, я стремился найти что-нибудь такое, что бы вынудило тебя согласиться на мою опеку. Но ничего не выплывало наружу. Хотя ходили и другие слухи — о твоем отце.

Она стиснула ручки дивана, ее дыхание участилось.

— Из советских источников я выяснил, что в СССР считают, что твой отец написал или пишет воспоминания и они по частям или главами переправляются на Запад. Другими словами, в Москве полагают, что он возобновил связи с Западом и снабжает его секретной информацией.

— Но это невозможно! Просто безумие!

— Наверное, так и есть. Здесь удалось выяснить, что он все еще в ссылке и не имеет контактов с внешним миром. Во всяком случае, таких контактов никто не смог засечь.

— Тогда как же…

— Не знаю, Жени. Не мне объяснять тебе советский образ мыслей. Шарада внутри парадокса и все это заключено в загадку, как-то так объяснял это Черчилль. Дело в том, что Советы верят собственным россказням, как бы абсурдно они ни звучали. А поскольку Георгий Сареев занимал при Сталине ответственный пост, в Москве боятся, что он засветит сталинистов или бывших сталинистов, которые вернулись к власти и обладают влиянием в партии.

— Но разве это возможно? Я думала, Хрущев уже давно разоблачил Сталина.

— Разоблачил. Но и те, о ком мы говорим, отреклись от Сталина, заявили, что не имеют к его преступлениям никакого отношения, хотя многие были виноваты, по большей части принимая участие в чистках. И им нужно во что бы то ни стало прикрывать себя.

Жени огромными глазами смотрела на Пела:

— Налей мне еще.

Он поднялся и вновь наполнил бокалы. А когда подал Жени, она произнесла:

— Так вот почему за мной следят.

— Да.

— Они думают, что я связана с отцом, Пел, — ее вновь осенило. — Что с моей помощью он пересылает свои бумаги на Запад.

Пел мрачно кивнул:

— Это-то меня и пугает.

В девять официант вкатил в номер столик на двоих с хрустальными бокалами, сияющий серебром и цветами в перламутровой вазе. Он поднял серебряную крышку с блюда, и под ней показалась слабокопченая шотландская семга, под другим дымилось филе барашка.

Жени внезапно почувствовала голод. Они все высказали друг другу, а поделившись с Пелом своими тревогами, она ощутила облегчение, будто возвратилась домой, и в ней пробудился аппетит.

Официант подвинул ближе к столику серебряное ведерко с винами и открыл красное Марго, чтобы оно дышало, пока гости не приступят к барашку.

— Желаете что-нибудь еще, сэр?

— А малина?

— Вот здесь, сэр, — он указал на крупные ягоды и вазу со взбитым кремом. — А вот здесь кофе.

— Тогда все, спасибо, — Пел вложил банкноту в руку уходящему официанту.

Отведав семги с хлебом, Жени вдруг поразилась серьезному выражению лица Пела. За эти годы он возмужал. Солидный, вдумчивый мужчина и к тому же — добрый. В двадцать шесть лет его лицо не казалось юношеским. И Жени представила его через двадцать лет: с глубокими морщинами, поредевшими волосами — лицо, с которым можно жить, которому можно доверять.

— Восхитительно, — произнесла она.

— Ну и славно, — он посмотрел так, как будто ее похвала стала для него подарком. — Я очень надеялся, что тебе понравится.

— Последний ужин?

— Конечно же, нет… — он положил хлеб на стол и прокашлялся. — Жени, знаешь что… Вот что я хочу тебе сказать…

Внезапно он стал совсем мальчишкой — застенчивым и косноязычным, обуреваемым вопросом, который не решался задать. Он уставился в тарелку, потом посмотрел на нее и наконец пробормотал:

— Выходи за меня замуж.

Жени поднялась со стула, подошла к Пелу и положила руки ему на плечи. Он обнял ее за талию, прижался головой к животу и затаил дыхание.

— Спасибо, — проговорила Жени. — Спасибо, мой защитник.

Он поднял глаза:

— Я хотел сказать… Думал тебе помочь. Твое гражданство…

— Да, — она мягко отстранилась. — Но не надо. Не надо во имя удобства.

— Я тебя люблю!

— Знаю, — Жени медленно пошла к своему стулу.