LitPamiatniki

— Хорошо, — сказала Бетс таким тоном, словно все было далеко не так. — Теперь слушайте, все. Это были долгие, трудные дни. Еды осталось не так много, так что поделитесь ею, а потом быстренько возвращайтесь домой и повидайтесь со своими близкими. А утром сразу возвращаемся сюда, чтобы начать все это безумие сначала. А теперь валите домой.

Никому не нужно было повторять дважды. Яс пошевелилась одной из последних, все еще потрясенная проверкой Избранной.

Бетс положила руку ей на плечо:

— У тебя все в порядке?

Яс кивнула.

— Послушай, ты новенькая, и на этой неделе тебе пришлось хуже, чем кому-либо из нас, — сказала Бетс. — Я бы хотела сказать тебе, что все наладится, но я не собираюсь тебе лгать. Это долбанутый мир, и мы в самом его центре. Если ты не захочешь вернуться завтра, я пойму. Возьми сегодня столько еды, сколько сможешь, — это поможет тебе и твоему малышу продержаться какое-то время, так что тебе будет не нужна эта работа.

— Я ценю, что ты это сказала.

— Ничего не цени. Просто сделай, как я прошу, и держись подальше. Ты — хороший человек, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Яс взяла не всю еду, только свою долю. Было бы нечестно по отношению к другим брать больше, несмотря на то, что сказала Бетс.

На улице было холодно и темно, но она почувствовала себя хорошо и сразу помчалась домой. Она остановилась только тогда, когда добралась до своей улицы и увидела горящую свечу в окне. Она выплакала все слезы, которые сдерживала в себе последние два дня, когда взбегала по лестнице к своей семье.

36

Тиннстра

Котеге

Они ехали весь день, останавливаясь лишь изредка, чтобы дать отдых лошадям и съесть несколько кусков холодного мяса и сухого хлеба. Силы Аасгода таяли с каждым часом, и он вернулся в заднюю часть фургона вместе с Зорикой. Все страхи Тиннстры усилились, когда она осталась одна. Она подпрыгивала, слыша пролетавшую мимо птицу, думая, что это Дайджаку. Шорох в подлеске заставлял ее искать засаду. Единственным положительным моментом было то, что она все еще была жива. Она знала, как выживать.

Было ошибкой согласиться поехать с Зорикой в Мейгор. Было ошибкой пообещать о ней заботиться. Какая от меня будет польза, когда возникнет реальная опасность? Она оглянулась на Аасгода. И от него. Он умрет, мы останемся одни, и, дорогие Боги наверху и внизу, мы тоже умрем. Это ужасно. Кошмар.

По небу плыли темные тучи, угрожая новым снегопадом. Судя по отрывистому кашлю Аасгода, это было последнее, что им было нужно. Но Котеге был недалеко, и она достаточно хорошо знала дорогу. Ребенком, она сидела рядом с отцом, когда они приезжали навестить ее братьев — ей просто нравилось быть к нему так близко. Он был великолепным человеком, героем для всех, кто его встречал, но для нее — еще бо́льшим. Он рассказывал ей истории о прошлых временах, об Усаги из клана Ризон, которая день и ночь сражалась с тремя горными Коджинами, или о красавице Кизмо, которая через всю Джию преследовала Дайджаку, укравшего ее ребенка. Ей нравились эти сказки, рядом с ним она чувствовала себя напуганной, но в безопасности, не зная, что монстры реальны. Они ехали по этой самой дороге. Ничего не изменилось, и все же изменилось все.

Она услышала движение и, обернувшись, увидела, как Зорика выбирается из-под одеял.

— Можно мне посидеть с тобой? — спросила девочка.

— Конечно, — ответила Тиннстра, освобождая одну из сторон сидения кучера. — Я бы хотела с кем-нибудь поговорить.

Девочка прижалась к Тиннстре и укрыла их обоих одеялом.

— Куда мы едем?

— Место под названием Котеге, — сказала Тиннстра.

— Что это?

— Школа — была школой. Она была разрушена во время вторжения. Я училась там раньше.

— О, — сказала Зорика. — Тебе там нравилось?

Воспоминания Тиннстры были о крови. О погибших друзьях, страхе и бегстве, и о том, что она бросила всех умирать. Это было последнее место, куда она хотела бы попасть:

— Там людей учили быть Шулка, а у меня это не очень получалось.

— Почему?

Такой простой вопрос с простым ответом:

— Я не очень храбрая.

— Ты храбрее меня.

Тиннстра отвела взгляд, сосредоточившись на дороге. Она не могла позволить этой маленькой девочке увидеть правду — все были храбрее Тиннстры. Даже четырехлетняя сбежавшая принцесса. Особенно она.

— Ты самая храбрая девочка, которую я знаю, — сказала она дрожащим от волнения голосом.

— Нет, я не храбрая.

Тиннстра улыбнулась:

— Храбрая, поверь мне. Я знаю, о чем говорю, когда речь заходит о храбрости и страхе.

Девочка попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка дрогнула, а затем погасла, когда слезы наполнили ее глаза.

— Мне жаль. — Ее голос был едва громче шепота. — Это все моя вина.

Тиннстра крепко ее обняла:

— Не говори так.

— Так оно и есть.