Вопросы последовали за избиением, за вопросами последовало новое избиение, за которым последовали новые вопросы.
Они перебили ему пальцы.
— Что ты знаешь о Ханране?
Удар кулаком по ребрам.
— Ты в Ханране?
Удар в лицо.
— Что ты сделал для Ханрана?
Они выбили ему зубы и потоптали ногами.
А затем вернули его в камеру. Оставили его там, страдающего от боли и унижения.
Во второй раз они отрезали половину уха, потому что сказали, что он не слушал. Они хотели знать имена. Дрен не знал ни одного. Они хотели знать об оружии. Они хотели знать, кто убил губернатора. Дрен держал рот на замке. Все его хвастовство теперь казалось не такой уж хорошей идеей.
Как и сказал Джакс, боль только начиналась. Он держался, как мог. Проблема была в том, что это было не так легко, как он надеялся. Это было совсем не похоже на избиение, которому его подвергли Шулка. Теперь он понимал, насколько мягко они с ним обошлись.
При третьем посещении они избили его сильнее. Они знали, как причинить ему боль, но каким-то образом он придерживался своей истории. Дрен плакал и умолял. Он был вором. Лжецом. Уличной крысой. Он был никем!
Когда его бросили обратно в камеру, он лежал на полу, в вони и дерьме, и плакал, как ребенок. Чего бы он только не отдал, чтобы его мать еще раз обняла его и сказала, что все будет хорошо. Чтобы ее поцелуи прогнали боль. Но она была мертва, и никто не собирался его спасать. Он умрет в той комнате наверху. И это не будет легендой. Это будет медленно и болезненно, а потом они бросят его где-нибудь гнить. Забытого.
Он баюкал левую руку, поскуливая, поскольку каждый вдох вызывал у него дрожь агонии. Он ронял кровь на пол, проводя языком по промежуткам, где когда-то были его зубы. И он знал, что это еще не конец.
Дрен, должно быть, потерял сознание, потому что, когда он снова открыл глаза, Джакс вернулся, а его сына не было. Старик лежал, прислонившись спиной к стене, еще более избитый, чем раньше.
— Ты проснулся, — сказал Джакс.
Единственным ответом, который смог выдавить Дрен, было сплюнуть еще немного крови на пол и застонать.
— Не двигайся. — Джакс, пошатываясь, поднялся на ноги и подошел к Дрену.
Дрен вздрогнул. У него не осталось сил бороться:
— Чо... чо ты делаешь?
— Не волнуйся. — Дрена перевернули на спину и выпрямили. — Боль будет легче, если ты не будешь горбиться. Как твое дыхание? — Старик осмотрел его.
— Больно дышать.
— Я ничего не могу сделать с твоими ребрами, но я собираюсь исправить твой нос. Секунду будет больно, но потом станет лучше, и ты сможешь легче дышать.
Джакс рванул и нос Дрена хрустнул, прежде чем он смог ответить, поэтому вместо этого он закричал. Старик улыбнулся:
— Ты никогда больше не будешь красивым, малыш, но рана заживет хорошо — если они позволят.
— Какой в этом смысл? — Дрен потер лицо. Он ненавидел, когда Джекс видел его таким. Он должен быть сильнее. — Все кончено. Мы никогда отсюда не выберемся.
— Я этого не знаю, как и ты. Надежда все еще есть. Держись за нее и черпай из нее силы.
— Я не хочу умирать.
— Никто не хочет, малыш. — В глазах старика не было жалости. Только честность. — Но это произойдет. Рано или поздно. Здесь или там. Не прячься от этого и не поддавайся этому. Борись с этим. Каждый твой вдох — это победа. Каждой минутой, которую ты переживаешь, нужно дорожить, особенно в этой комнате. — Джекс прошаркал к ведру у двери и вернулся с чашкой воды. — Выпей это. Ты почувствуешь себя лучше.
Вода была старой, застоявшейся и горькой, но Дрен все равно выпил ее залпом:
— Почему ты так добр ко мне? Ты пытался меня убить. Ты меня ненавидишь.
Джакс покачал головой:
— Я не ненавижу тебя, малыш. Я был зол на тебя и хотел помешать тебе убивать невинных людей. Достаточно того, что нас убивают Черепа — и совсем не обязательно, чтобы мы делали это с собой.
— Идет война, и я на ней сражался, — сказал Дрен, но его пыл, его вера угасли. Он вытер кровь с подбородка.
— Есть разница между солдатом, сражающимся на войне, и убийцей, убивающим людей, потому что он ненавидят мир, в котором оказался. Я пытался сказать тебе, но ты не хотел слушать, и на карту было поставлено слишком много жизней, чтобы позволить тебе продолжать в том же духе. Ты не оставил мне выбора.
— Я не убийца.
— Скажи это семьям людей, которых ты убил, потому что они оказались не в том месте не в то время.
— Вы ничем не лучше. По крайней мере, я хоть что-то делал. Вы, гребаные Шулка, просто сидели и несли всякую чушь. Вы тоже позволяете людям умирать. Если бы вы сделали то, что обещали... — Дрен моргнул. Он ни за что не собирался плакать перед Джаксом. — Мои мама и папа были убиты Дайджаку, потому что вы не смогли их остановить. Весь мой район разрушен. Город потерян. Почему я должен доверять тебе сейчас?
— Я сожалею о твоих родителях. Много людей погибло во время вторжения. Гораздо больше после. И их будет еще больше, прежде чем все закончится.
— Тогда, черт возьми, сделайте что-нибудь, вместо того, чтобы ходить вокруг да около и притворяться, что вы все еще главные.