Литерный эшелон

По одному «флибустьер» легко обошел Конрада Афанасьевича.

Долгий день катился к закату.

Закончив гулять, с опустевшей набережной отправился в сторону порта, и когда шагнул в одну узкую улочку, из тени вышел давешний «флибустьер». Его рука лежала на рукояти мачете.

— What's? What's happening? — воскликнул Лещинский.

«Флибустьер» улыбнулся. Из-за шрама улыбка вышла кривоватой.

— Дзень добрый… — ответил флибустьер.

— Кхе-кхе… Крепка, зараза. Что это за дрянь?

— Это самбука, — пояснил «флибустьер». — Вроде нашей анисовой. Гадость, конечно, но привыкаешь. Ну, за встречу!

Выпили, закусили порезанным ломтиком апельсина.

Говорили на русском: Лещинский заметил, что польский он изрядно подзабыл. Но собеседник был не прочь поговорить и на русском:

— Дон Лео… — представился флибустьер. — Или, ежели угодно, Лешек.

— Конрад, — представился Лещинский, умолчав о своем отчестве.

К чему упоминать, что дед настолько русифицировался, что единственному сыну дал среднерусское имя. Выпили еще раз по старому русскому обычаю, на брудершафт.

— Весьма приятно. Как я соскучился за родными, за земляками.

— А вы стали бразильцем еще похлеще бразильцев…

— Пришлось… А что вас сюда занесло?..

— Коммерция. Гляжу, во что вложить деньги. Вот, рассуждаю, что лучше: зерно или лес…

— Нет-нет… Я уже нашел: каучук. Европе он нужен все больше и больше, спрос только будет расти. Я сам этим делом занимаюсь. Ежели вы серьезно — возьму в долю. Всегда лучше иметь компаньона, нежели конкурента. Будете наездами?

— Нет, желаю переселиться… Покончить со своим холостяцким положеньецем… Только опасаюсь, что девки тут ветрены. Как увижу, во что они одеваются… Кхе-кхе… Это же бесстыдство. У нас, в Петербурге или в Москве, такие одеяния непозволительны!

— Уверяю вас — тут все больше католички, у них строгое воспитание… А что одеты — так ведь климат совсем не варшавский… Матка-Боска! Какая же жара! — проговорил Лешек, подойдя к окну.

После присел в кресло за своим огромным столом, откинулся на спинку кресла.

— А вы прям креолом стали. Еще ваш ножичек… Позвольте полюбопытствовать?..

Лешек улыбнулся своей кривоватой улыбкой и протянул мачете. С полупоклоном Конрад принял его.

«Правша», — совершенно справедливо заключил флибустьер-поляк. Под столом у него хранился револьвер огромного американского 50-го калибра. И сейчас, через столешницу, Лешек целился в гостя. Сделает тот неверный шаг, и пули разнесут человека вдребезги, словно фарфоровую вазу.

Конрад такого шага не сделал. Он помахал оружием в изрядном отдалении от нового друга, разогрел и размял руки. Решил: оружие преинтереснейшее, но непривычное. Так что лучше по старинке.

Мачете он вернул с легким поклоном. Как водится, опасное оружие подал рукоятью от себя. Лешек принял мачете, и незаметно вернул револьвер в потайную кобуру. Холодное оружие, впрочем, оставил тут же, на столе.

— Вы сказали, «в Петербурге»… — осторожно спросил Лешек. — Вы отбыли оттуда до войны?..

— Был несколько лет назад… Да, еще до войны. Все больше колесю по миру. Владивосток, Иокогама… Мне понравилось в Новом Орлеане. Чрезвычайно музыкальный город. Стрит-бэнды, марш-бэнды! О, я бы хотел консервировать эту музыку и экспортировать ее в Россию. К сожалению, граммофонные пластинки не передают этого музыкального чуда.

В голове зазвучал недавно услышанный регтайм. И рука Лещинского запорхала, словно дирижировала незримым оркестром в своей голове.

«…Нет, — подумал Лещинский. — Не вполне. Рука не восстановилась. Придется опять одной левой».

Правой рукой Конрад Афанасьевич изобразил какой-то невообразимый знак. Лешек или Дон Лео проследил за ним со всем вниманием. Но из рукава левой руки возникла финка — совсем маленькая, крошечная рядом с мачете. Возникла, взрезала воздух…

  …И горло дона Лео.

Он хотел закричать, но вместо того из горла вырвался хрип, воздух, смешанный с кровью. Да и кто его услышит? Супруга уехала в провинцию, слуги по поводу праздника отпущены.

— Вы, верно, знаете, за что я вас убиваю, — вещал Лещинский. — Вы были приговорены в Российской империи к смертной казни, но бежали… Вас искали восемь лет — слишком долго даже как для убийцы. Причина, видимо не в этом, вы что-то знаете… Но меня это ничуть не интересует. Иначе бы кому-то пришлось убить меня. А я — профессионал.

Будто продолжая последний тезис, Лещинский отложил финку, схватил руку Лешека и стал мачете отсекать от нее по фаланге, словно рубил на салат огурцы.