Литерный эшелон

Колобродило казачество: Дон, Терек объявляли самостийные республики, желавшие стать не частью «единой и неделимой», а, может быть, федеративным государством с объявившей независимость Украиной. Кубанское воинство, то и вовсе разделилось на две партии – линейцев и черноморцев.

Самостийников кляли, говорили, что они запроданцы германцев. Андрей сам слышал, как в кофейне типус, похожий на Пуришкевича ругал гетмана:

– Гетман – германская марионетка. Вот глядите, я сейчас все вам докажу. Положим «гетманский»… Э-э-э… Да что угодно. «Гетманский указ», «гетманский министр». Меняем всего одну буковку, и что получается?.. «Германский министр», «германский указ». Это все не спроста, доложу я вам. Они – заодно, вернее даже – они одно и есть.

Но, оставив политикана в кофейне, Андрей возвращался к станции, отправлялся на фронт.

К осени бронепоезд стал полноценным легким: головную башню обшили котельным железом. Раздобыли еще одну пушечку, которую поставили на платформу за паровозом. Спереди и сзади добавили по открытой предохранительной платформе, на которую тут же нагрузили ломы, шпаты, троса, домкрат – все то, что может пригодиться при срочном ремонте.

Но что важнее, получилось раздобыть еще один паровозик маневровый типа «Ферли», но русской фабрикации – его отбили на одной станции. Большевики хотели его подорвать, даже заложили фугас в будку. Но запал не сработал и у «Волхва» появился свой вспомогательный поезд. Это было весьма кстати: осень, а стало быть, и зима были уже не за горами. «Вспомогач» обзавелся двумя классными пульмановскими вагонами, в которых квартировал экипаж бронепоезда и еще двумя столыпинскими – в них складывали всякие припасы. На вагонах Андрей велел нарисовать название бронепоезда и символ бронепоездных войск: крылатое колесо, катящееся по рельсу под перекрестьем пушек.

Андрей часто глядел на карту исчезнувшей империи. Территория, за которую дрались казаки и добровольцы, была совсем крошечной на общем фоне. Может, потому ее большевики до сих пор и не задавили?

Куда солидней выглядела территория, занятая сибирцами, но она была подобна дирижаблю: большую часть объема занимала пустота. Ни тебе людей, ни оружия…

Морской бронепоезд ушел к Царицыну, где, расцепив платформы с дальнобойными орудиями день и ночь бил по «красному Вердену».

«Волхв» же работал как пожарный расчет, затыкая брешь там или сям, поддерживая атаку тут, прикрывая отступление здесь… При этом с поезда сняли почти весь боекомплект: порой на задание уходили имея всего полдюжины осколочных и десяток шрапельных снарядов. Этого бы хватило на минуту другую скоротечного боя.

Постепенно год 1918 скатывался к осени.

Своей роли в этой войне Андрей, признаться не понимал. Вернуться домой? Куда? в Москву или Петроград? Ни тот, ни тот город не был ему, проведшему всю взрослую жизнь в разъездах, родным. Его родина – там, где семья, где жена…

Рыбалка

– Ваше Высокоблагородие, Андрей Михайлович, да что вы сидите, кисните?.. Пойдемте с нами на рыбалку?

– Да не рыбак я…

– А вас никто ловить не заставляет. Посидите на солнушке у речечки. А в своей железной коробке еще насидитесь.

«Волхв» стоял на разъезде, ожидая, когда впереди починят мост. Казаки устроили самочинный отпуск, ходили на речку, в лесок за грибами, на бахчу за арбузами – это приятно разнообразило меню. На вольности Андрей смотрел сквозь пальцы: необходимости в муштре не было, а казаки не безобразили, жалоб от крестьян не поступало.

В самом деле: а отчего бы не сходить: не сегодня-завтра мост починят, и снова в бой, на острие атаки… Андрей кивнул и засобирался.

Казаки, освоившиеся в деревне, зашли по дороге к старухе, на соль выменяли баклагу вина, именуемого не иначе как «кислятиной».

– Куда пойдем? – спросил Андрей.

– Да вона, – пояснил казак. – Мимо кабака, к церкви и к реке. Там у нас место со вчера макухой прикормлено.

В этой деревне дорога к Божьему храму начиналась у кабака.

И уж не понять – нарочно ли или не со зла так вышло.

На перекрестке стоял кабачок, мимо него шла дорога прямиком к сельской церквушке. До церкви поворотов не было, а за ней – только кладбище и поля.

И иной грешник, выкушав шкалик, или, положим, косушку мог скоро этот грех замолить. Или же, напротив, идущий с отпевания прихожанин, порой пропускал стаканчик за упокой души. В общем, хоть соседство выглядело и странным, от него выигрывало все мужское население.

Проходя мимо церкви, казаки перекрестились на купол.

Когда дорога пошла вдоль кладбища, Андрей стал вчитываться в имена и даты. Он когда-то слышал, что выросшие возле кладбища живут долго: они привыкли к соседству смерти, к ней относятся спокойней, меньше подвержены треволнениям. Смерть – смертью, но жить надобно.

Крестьяне, похоже, были того же мнения.

Сразу за могилами начиналось поле, где трудились крестьяне.

По этому сухопутному растительному морю горячий южный ветер гнал волны. На жарком южном солнце колосья выцветали чуть не добела.

Андрей сорвал несколько колосьев, размял их в ладони и далее шел, бросая зерно в рот словно семечки.

У зерна отчего-то был вкус молока.