Литерный эшелон

В этом необходимости не было, даже ошарашенные зенитчики стреляли как-то неуверенно и дали подлететь довольно близко.

У пятипролетного моста был разрушен четвертый и пятый пролет, снесено западное предмостье, все еще горел лес на той стороне. Работа была сделана.

…На аэродроме устроили короткую и неуместную утром пирушку и тут же разбрелись отдыхать – сказывалась бессонная и нервная ночь…

***

– Ну как?..

– Молчит. Как я проснулся – проверил эфир. Пусто. А батарей должно было хватить на неделю.

Сабуров стал печальней:

– Жаль… Значит второй раз эта хитрость не сработает. Расторопна немчура, что тут сказать.

Ее, верно, сейчас разбирают… Может, прав был один техник, предлагавший встроить в радиостанцию бомбу… Но Сабуров запретил: времени нет да и пилот и без того рискует.

Таким образом, Андрей лишился своего персонального передатчика. «Архангел-1» не стал первым искусственным спутником Российской империи, а сгинул в белорусских болотах. Нельзя сказать, что пользы он не принес: в кромешной темноте позволил Сауброву сориентироваться, вывести дирижабль на огневую позицию… Залп шестнадцати торпед был чудо как хорош, особенно если брать в учет ночное время.

– Но это был прощальный залп «Скобелева». Как говорил один мой знакомый: второй раз такой фикус не пройдет.

– Фокус, мой друг… Фокус… – поправил Андрей.

– Нет, этот знакомый говорил именно «Фикус». Теперь германы организуют радионаблюдение, упавшие предметы начнут подрывать не дожидаясь утра… Организуют прожекторные части… А «Скобелев» слишком удобная цель… Давайте-ка выпьем за упокой дирижаблей. Их время заканчивается…

Михаил Федорович был неправ лишь отчасти.

Заканчивалось не просто эра дирижаблей, заканчивалась не просто первая и последняя война этих огромных аппаратов.

В это время как раз заканчивалось нечто большее.

Последний день на фронте

К агитации большевиков в авиаотряде отнеслись более чем прохладно. Может, произошло это потому, что в нем почти все были или офицерами или теми, кто стремился ими стать. У первых уже имелись устоявшиеся мнение, вторые старались им подражать.

А может, потому что Сабуров, известный своими радикальными высказываниями с одной стороны и терпимостью чужому мнению, не привечал коммунистические призывы.

– Отчего вы так?.. – спрашивал Андрей. – Вы же сами говорили…

– Знаете ли Андрей… Свергать ли царя, рубить ему голову или нет – это наше внутреннее дело. Но ежели большевики хотят превратить войну отечественную в войну гражданскую, значит они – сволочье. Ежели кто из Петербурга надумает фронт открыть, дабы пустить немцев чтоб те бунтовщиков на столбах развесили… Тогда этот кто-то будет предателем. И мне все равно, кто такой приказ отдаст – Николай ли царь или Родзянко. Война закончится – тогда и подумаем. А пока – война.

Андрей поднимал свой Сикорский в воздух, уходил на запад.

Он пролетал над притихшим фронтом, над окопами, в которых братались солдаты.

По аэроплану не стреляли.

Попался «Фоккер», летчики схлестнули траектории. германский летчик оказался хитрее: поставил закрылки, сбросил газ, пропустив «Сикорский» вперед.

Андрей сжался, ожидая пулеметной очереди. Но немец отчего-то не стрелял.

Данилин взял ручку на себя, задрал нос аэроплана, доведя угол атаки до закритического. «Сикорский» рухнул в штопор.

У самой земли Данилин выровнял машину, и уже скоро сам держал в прицеле «Фоккер».

Германец попытался оторваться сперва на скорости, потом – маневром, но Андрей держался цепко.

Дистанция сокращалась: пятьдесят саженей, сорок, двадцать, пятнадцать…

Андрею показалось, что он даже чувствует запах одеколона германца.

Короткая очередь, пять пуль и «Фоккер» рухнет на землю.

Все закончится.

Но Данилин не нашел в себе сил нажать на гашетку.

Он взял ручку на себя и вправо, выходя из соприкосновения.

Некоторое время аэропланы кружили на безопасном расстоянии.

Наконец, германец покачал крыльями. Так один игрок, положим, в бильярде говорит другому: «Благодарю за игру».

«Фоккер ушел на запад, «Сикорский» – на восток.

Из кабины Андрей выпрыгнул раздраженный.

Сказал Сабурову:

– Вот вы давеча говорили – после войны разберемся. Да разве это война? Это ералаш какой-то!

И изменившимся, почти жалобным голосом добавил:

– Я домой хочу…

Сабуров разрешил так сразу, что это стало неожиданностью для андрея:

– А поезжайте! Пельцман давно жалуется, что в двигателях пальцы стучат, надо втулки точить, перепрессовывать. Увожу «Скобелева» на ремонт. Ну а вам – отпуск до особого распоряжения. ну а мы – свои люди. Договоримся.

Революция

Возле вокзала проходил митинг, и совершенно не было извозчиков. Пришлось идти на трамвайную остановку, хотя надежды, что трамваи еще ездят, особо не имелось.

Действительно – ждать пришлось долго. Сперва проехал трамвай, блиндированный словно броневик. Даже вагоновожатый смотрел на дорогу через прорезь в металле. Были бойницы, из них пока не казались стволы винтовок или пулеметов, но Андрей счел за лучшее спрятаться за афишную тумбу.