Литерное дело «Ключ»

Загадочная фраза… Но почему-то появилась надежда. Прижался лбом к холодному утреннему стеклу. За окном еще зеленело лето и шелестели листья, полные сил, но все заканчивалось, неуловимые приметы надвигающейся осени – желтый лист вдруг мелькнет, пожухшая местами трава, неумолимый глагол времен…

И снова Милан, но теперь уже мимо, все мимо, впереди аэропорт, потом любимый город, возвращение на круги своя. «Представляешь, – сказал, когда самолет взмыл в пасмурное небо. – Раз, два, три – и буммм… Все закончилось. Денежки лежали много-много лет и еще полежат. Как тебе такая перспектива?» Смотрела в иллюминатор, там рвались о крыло облака, превращаясь в хлопья тумана. Ответила, не повернув головы: «Примем с достоинством. А как иначе, Вася?» Этот «Вася» в ее устах звучал почти оскорбительно, словно блатная кличка. «Ладно, Валечка, видишь, там, за окном, становится ветром разорванный на куски воздух, и мы тоже… Станем ветром. Это романтично, правда?» – «Пытаешься напугать? Не хватает собственных слов? Гоголя цитируешь? Такой ты молодец, Вася…» – «Не произноси моего имени таким похабным тоном. Слушай, а ты даже школьного Гоголя помнишь? С чего бы это?» – «С того. Самого. Вася. Знаешь, а ты не бойся. Я знаю: страх заползает, как мокрый уж за воротник, бр-р, но ты терпелив, у тебя есть достоинство, ты ведь знаешь такое слово? Ну, вот. Дос-то-ин-ство. Великое слово, правда? Давай серьезно. Ты не захотел вернуть достояние республики. Хотя именно республика выучила тебя и послала защищать свои интересы. Может быть, она и несовершенна, эта республика, но ты в ней родился, образовался, стал. Разве не так? И разве не подлость воспользоваться доверием? Кто бы тебе его ни оказал, Вася. Хоть вор в законе. Он – вор, пусть. Но ведь ты – человек порядочный. Разве не так?»

– Забавно… Что же ты называешь словом «республика»? СССР?

– Да брось ты… Это кино такое было: «Достояние республики». Не ищи дна там, где плоско. Ответь по существу.

– Хм… Упростим и очистим все, чтобы обнажить суть. Ты меня сдашь. Для того и послана. Будешь отрицать?

– Сегодня ты уже никому не нужен. Твой расстрел останется секретом для страны, для мира, ты умрешь в подвале, с пулей в затылке, и никто не узнает, где могилка твоя. Ты ведь убеждал себя, что ты герой? Нет. Ты не герой. Ты шкодлив, корыстен, труслив и подл, вот и все, – почему ты не слышишь? Воображаешь себя одним из чужих, не твоих, предков, что, не дрогнув, стояли у стенки ЧК? Это не твои предки. Твои стреляли тех, кто у этой стенки стоял. Тебе нечем гордиться.

Как будто рухнула на голову скала. Как долго она таилась, стерва. Но ведь – чего уж там – ни словом, ни жестом не поддержала разговор о якобы «нравственном» выходе, о присвоении денег. Подыгрывала – да. Но душевно не поддержала. Мастер, мать ее так.

– Не понимаю. Мой отец расстреливал врагов советвласти. Разве этим нельзя гордиться? Ты ведь вела к тому, что меня послала нравственная Система, разве нет?

– Ах, оставьте, полковник. Я вела только к тому, что если ты, я, он, она заключили союз с самим Сатаной и подписали контракт о верной службе, этот контракт надобно исполнять, вот и все. Ссылки на мерихлюндии – де «я переосмыслил», «понял», «до меня дошло», «я познал истину» – это все оп-рав-да-ни-е, разве не так? Знаешь, я просто очень хотела побудить тебя к раскаянию. К возвращению к себе самому. Отдал то, что не принадлежит тебе, и прими наказание. Даю слово: я умолчу о многом – из наших разговоров, например. Я буду свидетельствовать, что твое раскаяние нарастало. Тебе скостят и срок, и многое. Решайся…

Лес внизу стал мгновенно ближе, заскользили поля, вот и дорога с бешено мчащимися автомобилями. Вот бы оказаться теперь в одном из них.

– Нас будут встречать? Автомобиль с бронированным кузовом, конвой. Так?

Молча кивнула.

– Но… это ведь было уже. Я ничего не сказал тогда, не скажу и теперь.

– Брось. Тогда тебя щадили. Тебе подставляли людей, обстоятельства, от тебя мягко, очень мягко, заметь, ожидали верного решения. Теперь – иначе. Уколы, психотропные средства, руки и ноги ремнями к кровати или креслу, звон в ушах, кап-кап-кап на темечко – мало ли что сможет придумать изощренная фантазия? Мы садимся, решай…

Самолет мягко коснулся полосы и заскользил, притормаживая, к зданию аэропорта. Автомобиль со светящейся надписью обозначился впереди, и еще один, огромный, черный, покатил навстречу лайнеру, опережая трап.

– Кажется, и в самом деле все… – буркнул, отрываясь от иллюминатора.

Она смотрела с таким ожиданием, с таким напряжением во взгляде – словно признания в любви ждала или, наоборот, приговора. Самолет остановился, умолкли двигатели, пассажиры разом поднялись и, галдя, двинулись к выходу.

– Пойдем… – встала первой.