Литература как жизнь. Том II

Грянула война. Стало не до «Гамлета». Но работа над постановкой прервалась потому, что оказался арестован режиссер Сахновский. В тот момент глава труппы и руководитель постановки Немирович-Данченко был не с театром (это мне говорила Евгения Казимировна), но как только воссоединились, Владимир Иванович спрашивает Ливанова, репетируется ли «Гамлет». «Не репетируется» – «Почему?» – «Нет Сахновского» – «Где же он?» – «Не знаю» (рассказывал Б. Н.).

Глава МХАТа, имевший доступ на самый верх, вызволил режиссера, работа над «Гамлетом» должна была возобновиться, причём в числе неотложных. Об этом театру дал знать Председатель Комитета по делам искусств, впоследствии мой научно-административный шеф, академик М. Б. Храпченко. «Вот какие дела, подумать только», – из Москвы, когда театр ещё находился в эвакуации, пишет Ливанову его друг, Борис Пастернак, чей перевод по рекомендации Ливанова был взят для постановки (хотя актер ещё и помогал переводчику дорабатывать перевод, однако осталось поэтом не удостоверено – оберегал свою оригинальность и неповторимость). Как бы там ни было, Храпченко уже вызвал поэта для беседы и подтвердил, что пора репетировать «Гамлета».

С возвращением МХАТа в столицу репетиции пошли, вёл их, при участии Сахновского, сам Немирович-Данченко. Беседы его с актёрами опубликованы, можно себе представить, по какой линии шла работа. Однако вмешался рок, словно жизнь взялась подражать шекспировскому искусству. Скоропостижная смерть от инфаркта постигла руководителя театра. Обстановка в театре радикально изменилась. Обстановка и не была мирной, однако существовало властное слово Владимира Ивановича, немыслимо было под него подкапываться, и вот не стало непререкаемого авторитета. Помешать Немировичу осуществить постановку никто бы не смог, не решились бы встать у него на пути, но защитника не стало, что начало сказываться, злодейство шекспировского масштаба окружило постановку, направляя ход событий к финалу трагическому.

Работа над «Гамлетом» всё-таки продолжалась. Шили костюмы, строили декорации. Близилась генеральная. Репетиции видела «Маруся», моя третья бабушка, в то время мхатовский курьер, она смотрела, судя по её описанию, прогон сцены с Призраком. О том, что в Художественном театре готовится «Гамлет», узнают в Англии. Знаменитейший английский «принц Датский», Джон Гилгуд, записывает на пластинку монолог из второго акта «Вот наконец-то я один…» и перед монологом произносит посвящение: «Моему русскому собрату Борису Ливанову, который готовит роль Гамлета». Пластинка с этой звукозаписью приходит в Москву и – не доходит до адресата. Пластинку упрятали во Всероссийский Дом Актера. Сам Сталин, не иначе, дал указание пластинку утаить, вероятно, желая устранить следы работы над «Гамлетом», за которой наблюдали из туманного Альбиона. Лицемерие, в основе которого был миф о сталинском запрете «Гамлета», не прекращалось до времен, когда Гилгуд был на гастролях в Москве, он посетил Музей Художественного театра, ему показали макет декорации «Гамлета» и в объяснениях намекали, что постановка не состоялась по велению Сталина. Спрашивал ли английский гость о пластинке, некогда им посланной русскому собрату, не известно, во всяком случае, встреча с Ливановым запланирована не была. А выразительная вышла бы встреча премьеров английской и русской сцены, нашли бы они о чем поговорить – Гилгуд, которому не удалась роль Отелло, и Ливанов, которому помешали сыграть Гамлета.

Пластинку Гилгуда с посвящением Ливанову мне в своё время удалось прослушать потому, что фоностудией ВТО заведовал старичок, с которым была знакома моя тётя Вера. О прослушанном я рассказал Борису Николаевичу, а он меня спрашивает: «Почему не отдают мне мою пластинку?» Ответил я точно так же, как он дал ответ на вопрос о местонахождении исчезнувшего режиссера: «Не знаю».

Француженка-музыковед Мишель Ассэ, работающая над диссертацией о музыкальном оформлении наших постановок «Гамлета», недавно запросила меня: где эта пластинка теперь? Ответ я дал тот же, что и шестьдесят лет тому назад: «Не знаю». Дом Актера переехал и что стало с коллекцией звукозаписей, не известно. Могли и растащить, как в ИМЛИ исчезло в пору безвременья фотонаследие В. А. Иванова.

С возобновлением репетиций зловещее предсказание сделал соперник Ливанова на заглавную роль, Николай Хмелев. «Гамлета сыграешь через мой труп», – сказал он Ливанову. А занял Хмелев, со смертью Немировича, место руководителя театра, проявляя склонности диктаторские. Возможно, переживал творческий кризис и нуждался в усиленном самоутверждении. Станиславский незадолго до своей смерти, когда услыхал, будто Хмелев считает себя законченным актёром, парировал: «Он конченый актер!»[46].