Листопад

Действительно, с юных лет Лолич включился в трудную борьбу за право на человеческое существование. Он сознавал, что эта борьба будет длительной, что она продолжится и после того, как его уже не будет в живых. Лолич любил окружающую его жизнь, любил свои повседневные дела, которым отдавал всего себя целиком. Он гордился тем, что в достижениях новой жизни есть его непосредственный вклад, и считал себя ее неразрывной частицей. Прошлое и настоящее, обыденное и героическое слились в его сознании в тугой узел, такой же неразрывный, как земля и воздух, как жизнь и смерть, как человек и любовь.

Человек, сформировавшийся и закалившийся в огне борьбы, особенно остро ощущает свою причастность к действительности. Все для него имеет свою причину, свой остов, прочный и непоколебимый, на который всегда можно опереться. Жизненный корень Лолича, определявший всю его сущность, находился на отрогах этой горы, в сплетении великих, незабываемых событий. Здесь, на Космае и в его окрестностях, где скрещиваются извилистые волчьи тропы, а по дну глубоких ущелий мчатся холодные потоки, Лолич перенес нечеловеческие муки и лишения.

Окинув взглядом крутые горные тропы, по которым в тысяча девятьсот сорок первом году партизаны выбирались из железных тисков смерти, Лолич вдруг заметил, что в его направлении следует какой-то человек, на первый взгляд довольно пожилой и усталый. Лолич инстинктивно почувствовал, что эта встреча не принесет ему добра, и насторожился. Человек часто останавливался, крутился на одном месте, оглядывался назад, будто кого-то ожидал увидеть. Временами он пропадал в зарослях кустарника, чтобы вновь появиться на полянках. Лолич ни на минуту не упускал его из виду, следил за каждым его шагом, как когда-то в войну наблюдал за вражескими солдатами, пытаясь догадаться, что ищет здесь этот старик в столь неурочное время. Жители ближних сел сюда не заглядывают. Они боятся этого места, так как им кажется, что из-за каждого камня, из-за каждого куста на них смотрят те, кто погиб здесь, защищая родной край. «Да, много здесь осталось наших, — с тяжелым вздохом и внутренней болью подумал Лолич. — Из всего отряда нас уцелело двадцать пять человек».

Осенью сорок первого, когда партизаны были вытеснены из всех районов Шумадии, только на Космае и в его окрестностях продолжалась отчаянная борьба. Здесь бесстрашные космайцы кровью писали новые страницы героической летописи своего края.

Остатки отряда, отступая, ушли в направлении Санджака[3] в то время, когда последние ласточки улетали на юг. Весной следующего года ласточки вернулись в родные места, но уже не все, как не все возвратились к себе домой партизаны. И сейчас, наблюдая за заплутавшим путником, Лолич подумал: «А может, он тоже одна из тех ласточек, которая когда-то отбилась от стаи и затерялась на длинном, тяжелом пути, а сейчас возвратилась и ищет свое разоренное гнездо?..»

Пока Лолич размышлял, путник подошел совсем близко. Увидев Пейю, он на мгновение остановился, как бы что-то припоминая, а затем повернул в сторону оврага, со дна которого доносилось клокотание горного потока. По поведению незнакомца было видно, что он не хочет ни с кем вступать в разговор и предпочитает уединение.

— Эй, знаете ли вы, куда идете? — окликнул его Лолич с почтением, которое было свойственно ему в тех случаях, когда он оказывал мелкую услугу. — Эта тропа ведет к обрыву и довольно опасна. Вам лучше бы вернуться назад. Вы меня слышите?

Незнакомец, сделав по инерции несколько неуверенных шагов, остановился. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Лолич видел его достаточно отчетливо, но ему захотелось взглянуть на незнакомца поближе: что-то в нем его насторожило. Несколько мгновений они внимательно рассматривали друг друга. Незнакомец был высокого роста и выглядел довольно старым и усталым, щеки у него запали, взгляд был какой-то погасший, тусклый. У него была длинная седая борода и такие же длинные и седые волосы. На его худых плечах болталась старая, потертая куртка без пуговиц, подпоясанная узким ремешком. На нем были солдатские брюки, обут он был в резиновые сапоги. Опираясь грудью на палку, незнакомец тяжело дышал, но весь его облик был преисполнен достоинства. Этот человек, видимо, относился к той категории людей, которых вначале принимают за просителей, но при дальнейшем знакомстве обнаруживают, что они привыкли не просить, а брать, не подчиняться, а повелевать.

— Что ты, черт возьми, уставился на меня, будто впервые видишь живого человека? — с усмешкой на посиневших губах спросил незнакомец таким ядовитым тоном, который бьет, как удар хлыста.