Листья московской осени (фрагмент)

Итак, нашему герою лет сорок, наружности худощавой (как и я, впрочем), но неотталкивающей. Вот и все, собственно говоря, что я могу сказать о его внешности. Да забыл, конечно, глаза. Глаза у него умные и чаще всего хитроватые. Ну этого хватит, пожалуй, а то вы совсем его узнаете. Конечно, он не Печорин, поглубже будет, скорее Иван Карамазов (мой любимый тип), но только постарше, лет этак через десять, уже поживший и вдоволь насладившийся клейкими листочками и прочими прелестями жизни, особенно в последние годы. Человек он образованный но ,к сожалению, не только на хороших примерах, но и ,как все мы, на наших советских реалиях. А кроме всего прочего, человек он деловой, активный и, к тому же, профессионал. Вот здесь, пожалуй, уже реальность помагает бороться с литературными предшественниками. Ведь заметьте, что во всей нашей литературе ( а, в основном, она есть литература девятнадцатого века) не было героя со своим делом. Все люди либо военные, либо, так называемые, лишние, своего рода литературные бомжи, без особого рода серьезных занятий и, конечно, не достигшие особых успехов на творческой ниве. Все неудавшиеся философы и фельдшера, или просто неопределившееся студенты, разве что один Базаров, да и тот весьма провинциален. Я даже одно время думал, что все их мучения и колебания единственно от безделья и отсутствия успехов происходят. Но теперь совсем не уверен.

Извините уж за длинное вступление, но еще несколько соображений так и прут из меня. Во-первых, о красотах языка. Здесь я ничего читателю, а особенно с литературными наклонностями, гарантировать не могу. Более того, стою как раз на обратном, что прежде всего должна быть идея, а французские красоты или красоты нашего серебряного века, - увы, я к ним почти равнодушен, - никакого отношения к литературе не имеют. Да еще и как посмотреть, что есть на самом деле наша российская красота. Я так думаю, она ,конечно, есть, и мир ею после девятнадцатого века совершенно изумился, а вот мы-то сами ее прошлепали, промотали, предпочли математическую Набоковскую симметрию собственному эпохальнуму открытию, то есть тому единственному, что Россия и может предложить образованному человечеству. То, что Достоевский всегда стремился разрушить, - холодную отточечность письма, эту самую настоящую мертвечину, - наоборот, мы в двадцатом веке, за редким исключением, возвели в ранг искусства. Да в таком случае на это искусство нужно наплевать, потому как человеческое, живое, искреннее слово содержит в себе гораздо больше, чем любая искрометная литературная находка.

Ну да, Бог с ним, я отвлекся. А ,впрочем, не так уж и сильно, потому что мысли эти и идеи вполне разделяет и наш герой, и мы даже очень во многом по этой части сходимся. Вот я сказал, что нужно наплевать на красивое искусство, но теперь жалею, - не совсем, конечно, наплевать (и здесь мы тоже с героем нашим сходимся), - а ,все-таки фактом литературной игры принимать будем.