Лист Мёбиуса

Пент поднял голову. Нет, сейчас эти рассуждения не впечатляют, не затрагивают так, как прежде. Ну, раздвоился и что из того? «Ерунда», как говорит один русский товарищ… Но ведь появлению этой мысли подыгрывал еще один немаловажный фактор, именуемый катценяммером и придающий всякой мысли особенно болезненную многозначительность; он дает встряску, уводит из серых будней. Нет, просим пардону, возводить в апофеоз мы сей синдром все же не будем! Да, но антимир и вправду стал тревожить Пента: ведь там, надо думать, тоже есть Пент С. со знаком минус (— Пент С.), ибо симметрия должна быть полной! А если она не полная, всё снова рухнет и окажется нулем — мыльным пузырем. Симметрия ужасная штука, кто только решился утверждать, будто она умиротворяющая! Симметрия скорее галлюцинация! Недаром ведь абсолютная симметрия физиономии Лжеботвинника вслед за Пентом испугала сюрреалиста Якоба, чего только не повидавшего на своем веку…

Отныне Пент стал буквально физиологически ощущать существование минусового Пента. (Впрочем, он и сам может быть отрицательным, в таком случае его тезкой будет положительный Пент.) В самом деле физиологически, поскольку и в медицине известно понятие «фантомные боли» — так называют боли, которые ощущаются в несуществующих конечностях после их потери или ампутации. Придя к мысли о существовании своей копии, Пент С. чувствовал подобные тоскливые, но вполне реальные боли. И вообще он вынужден был считаться как со вторым Пентом, так и со всем миром: не должен же он нарушать симметрию! Так что судьбы миров легли на его узкие плечи. Он даже словесно опасался нарушить равновесие: вместо определенных «да» или «нет» предпочитал при всяком удобном случае сказать «может быть» — констатацию нейтральную, ничего не могущую поколебать…

Вообще судьба Пента-secundo отныне представляла для него большой и даже связанный с некоторыми надеждами интерес: если у одного здесь, в наших земных сферах, все складывалось, грубо говоря, дерьмово, значит у второго там у них наоборот, все в самом лучшем виде. Не могут ли они временно поменяться местами? Даже на нашем земном шаре с его борением страстей практикуется обмен студентов и ученых… Неужто тот, второй, Пент не чувствует, что его копия в беде? Неужто он и впрямь так заскоруз, что не поспешит на помощь? По всей вероятности, обмен должен совершиться через нуль, через аннигиляцию… И ничего ее так уж бояться.

— Давай махнемся! Будь другом! — бормотал Пент ночью, глядя в потолок.

Самое поганое в его ситуации было то, что погружаясь в эти размышления — нет, это не те слова! лучше скажем проникаясь подобным чувством, — он был более или менее трезвым. Ну, легкие винные пары, пожалуй, вились вокруг, потому что совсем без алкоголя он свои затруднения выдержать не мог. Но даже его родная жена ничего особенного не замечала. Конечно, она говорила: ты переутомился, вид у тебя нездоровый, тебе надо перейти на другую работу. Но в душу не заглядывала. Тем более что Пент изо всех сил старался проявить интерес к самым прозаическим, будничным делам, пытался рассуждать на темы, ни малейшего интереса для него не представлявшие, например, об очень хорошем здоровье его очень здоровой жены… А про себя ждал знака от своего инозначного двойника — не пора ли выворачиваться наизнанку? Долго еще дожидаться умножения на минус единицу?

Однажды он даже решил, что всё — момент наступил.

Стелла в очередной раз натянула шерстяные гетры, обула лапти, надела паскудно пеструю юбку — принадлежности национального костюма (мы еще коснемся отношений между Стеллой и Пентом, а также национального вопроса), — и любовалась собой перед зеркалом. Она собиралась отплясывать на каком-то вечере народного искусства, хотя на сей раз у нее была еще одна задача, которой она очень гордилась. Ей выпала честь вместе с парой подружек открыть где-то в Тмутаракани или черт знает в каком медвежьем углу представление чтением старинных рун.

Пент смотрел на свою женушку, чьи икры в шерстяных гетрах были гораздо толще, чем обычно, с едва сдерживаемой яростью. Английский филолог, гид «Интуриста», и какие бредовые увлечения! Но он попытался улыбнуться.

— Вернусь завтра утром, — сказала Стелла. — Отдыхай себе! Кушай витамины!

— Повинуюсь, дорогая…

И уже совсем собравшись, видимо, решив порадовать Пента, она промурлыкала в дверях:

Леело, левло, лее!
Леело, леело, лее!..

С чем и вышла. Но еще с лестничной клетки доносился тот же, почему-то предельно претивший Пенту лепет.

— Леело, леело, лее, — повторил Пент. А как будет с конца к началу, как будет палиндром-перевертень? Кажется, «Еел, олеел, олеел…» Батюшки! Это же почти симметрично! Симметрия — умножения на минус единицу! По-видимому, старт!

Пент закрыл глаза и стал ждать. Сознание на какой-то миг и вправду отключилось. Может, он был в обмороке.

Так. Однако в антимир его на этот раз не транспортировали (или не трансформировали?). Когда он открыл глаза, из угла на него таращилась все та же паршивая банкетка-лягушка. Минус-Пент крупно его наколол!